Последнее дело "Валетов"
Шрифт:
На помощь ресторатору пришёл Бутович:
— Люсьен, на кухне, поди, какие-нибудь остатки найдутся?
— Разумеется, Михаил Иванович. Но, что можно из них приготовить?
— Русский солдат кашу из топора сварил. А я, как ты знаешь, в гусарах служил… Алексей, пошли с нами на кухню, поможешь.
На кухне, кроме остатков дичи и мяса, ничего не было. Бутович осмотрел их:
— Так, пара рябчиков… Ещё половинка… Куропатка почти целая… А это, что такое? Язык отварной… Прекрасно…
На минуту он задумался, а потом решительно распорядился:
— Кроши
— Маринованных или свежих? — спросил Оливье.
— И тех, и других. Листья салата найдутся?
— Да. Только немного заветревшиеся с вечера.
— Кроши и их. Хорошо бы пару варёных яиц и немного икры — только не зернистой, а паюсной.
Француз всплеснул руками:
— Дичь и икра вместе?! Но эти продукты несовместимы!
— Ничего, всё перемешай получше и заправь прованским маслом.
Оливье принялся за работу, а Бутович отвёл Алексея в сторону, и тихо сказал:
— Ещё одно деликатное дело к тебе Алёша имеется. Вчера вечером ко мне Никанор Борисовский заезжал, плакался.
Никанор Мартемьянович Борисовский был человеком богатым. Вместе с братьями и племянниками он владел сахарорафинадным заводом в Сокольниках, бумагопрядильной фабрикой в Переславле, громадным лесным имением и конным заводом на юге России. В беговом обществе Никанора уважали как настоящего знатока рысистых лошадей, но не любили за гордый и надменный нрав.
— Это не по моей части, — ответил Алексей.
До него доходили смутные слухи о том, что недавно Борисовские стали жертвой какой-то ловкой аферы киевского "сахарного короля" Бродского и сейчас несут миллионные убытки. Поговаривали даже о возможности их скорого банкротства.
— Как раз по твоей. Какие-то прохвосты у его непутёвого племянника Женьки обманом выманили Эммина-Варвара. А Никанор так рассчитывал жеребца в завод отправить, классных рысаков от него отвести надеялся.
— Почему в полицию не обращается?
— Опасается, а вот чего не говорит — мнётся.
Алексей насторожился. Ему вспомнилась недавняя встреча у подъезда «Салона до варьете» — пьяный Женька Борисовский под ручку с очень юной спутницей, которая настойчиво приглашала его к себе домой… А может быть это ещё одна афёра "валетов"? Эмин-Варвар, сын знаменитого колюбакинского Варвара, давшего много резвачей, куш хороший. Тысяч на десять потянет.
— Ладно. Постараюсь сегодня заехать к Борисовским. А как насчёт жалобы Живаго?
— Как договорились. Мы с ним вчера съездили в окружной суд. Прокурор поручил предварительное следствие очень толковому следователю.
— Не Кейзеру, надеюсь?
— Как раз ему. А что это ты, Алёша, так против Владимира Фёдоровича Кейзера настроен? Человек он хороший. К тому же наш, из беговых — действительный член общества.
Лавровский пересказал ему утренний разговор с Лансиньяком. Бутович был ошарашен:
— Может, напутал чего француз? Не хочется в такое верить. Я ведь от очень надёжных людей слышал о порядочности Владимира Фёдоровича.
— Подождите Михаил Иванович, — Лавровский достал записную книжку, нашёл. Нужную страницу и прочёл — «Судейский, лет 30–35. В золотом пенсне. Высокий лоб с большими залысинами. Нервный тип — дёргает левой щекой». Вам это описание никого не напоминает?
— Конечно, напоминает! Вылитый Кейзер. И как метко подмечено…
— Этот человек несколько раз бывал в «Мясницких меблированных номерах» у «Щебнева». Да, да у того самого, который облапошил Сергея Живаго, герцога Лейхтенбергского и ещё много кого.
— Всё равно не верится. Да и с Лебёдкой концы с концами не сходятся. Я сам на днях для герцога просил Кейзера уступить кобылу, очень хорошие деньги предлагал. Он отказался.
Их разговор прервал Оливье:
— Салат готов. Прикажите подавать?
— Подожди, — остановил его Бутович. — Сперва попробуем… Прелесть! Добавь ещё специй.
Компания беговых по достоинству оценила новое блюдо.
— Божественно, — сказал Сонцов.
— У меня превосходный повар, но ему, ни разу не удавалось создать такой шедевр, — поддержал его молодой Николай Коноплин, известный как большой гурман.
А Колюбакин резюмировал:
— Под водку лучшей закуски и быть не может!
Оливье пришёл в восторг и от нового блюда и от идеи пускать в дело остатки, которые раньше за гроши продавали уличным торговцам или содержателям харчевен Хитровки и Сухаревки. Они сортировали объедки. Те, что покрупнее пользовались спросом у «гурманов» из «бывших». А остальное мелко рубилось, обильно сдабривалось перцем и лавровым листом и запекалось в глиняных плошках. Это блюдо называвшееся «бульонкой» или «собачей радостью», было по карману любому босяку.
— Позвольте, я включу этот салат в карту блюд и дам ему ваше имя.
— Включай, — согласился тот. — А вот насчёт имени… Назови-ка ты его "салатом Оливье". Красиво звучит!
За завтраком Приезжев вернулся к разговору, начатому в беседке:
— Мы к вам за содействием, Алексей Васильевич. Общество последнее время несёт большие убытки. Почти треть играющих к букмекерам перекинулась. Надо хорошенько покритиковать в газетах полицию за то, что не уделяет должного внимания пресечению недозволенной игры.
Алексей замялся. С одной стороны не хотелось, отказывать в просьбе беговой администрации, а с другой…
«Русские ведомости», «Современные известия», «Русский курьер» и другие влиятельные газеты подобную статью печатать не станут. Они «принципиальные» противники любой игры, как не дозволенной, так и дозволенной. Именно в ней видят они причину всех бед — обнищания народа, пьянства и разврата, роста преступности. Особенно ополчились газеты на бега и скачки. В позапрошлом году, все как одна напечатали речь Фёдора Никифоровича Плевако, в которой он, пытаясь, вызвать у присяжных заседателей сочувствие к своему подзащитному, заявил: «Если строишь ипподром, рядом строй тюрьму!»