Последнее дело "Валетов"
Шрифт:
Муравьёв попросил Сергея заняться ими.
— Константин Гаврилович, я не собираюсь возвращаться на службу, — попробовал отказаться он.
— А я тебя и уговаривать не собираюсь. Но, согласись — для того розыска, который сейчас вы с приятелем ведёте это весьма удобно. Располагайся у Степанова.
Малинин побеседовал с доставленными. Один оказался капитаном парохода из Нижнего Новгорода — его непричастность сомнений не вызывала. Второй был личностью тёмной. Но железнодорожный билет, подтверждавший, что в Москву он
Потом с выставки вернулся Соколов. Вид он имел очень смущённый. Отводя взгляд в сторону, сказал Малинину.
— Зря я над вашим приятелем смеялся. В камине вор прятался.
— Это твои домыслы или есть конкретные доказательства? — недоверчиво спросил Степанов, который до сих пор считал — преступника следует искать среди служащих выставки имеющих доступ к ключам от павильонов.
— Есть и доказательства. Только добыл их не я, а Кейзер. Он ведь следствие ведёт.
Степанов чертыхнулся:
— Да, теперь намучаемся!
Судебного следователя Владимира Фёдоровича Кейзера сыскные недолюбливали за его формализм и буквоедство. Не дай бог представить ему доказательства изобличающие преступника добытые не совсем законным путём. Обязательно отвергнет, а то ещё и в прокурорский надзор сообщит. Даже на деликатного и никогда не занимающегося рукоприкладством Степанова он однажды написал жалобу «о получении признательных показаний подозреваемого с помощью запугивания физической расправой». Запугивание состояло в том, что Степанов пообещал купеческому «облому», насмерть сбившему своим экипажем семилетнюю девочку, на четверть часа оставить его наедине с родителями погибшей.
— А почему, именно, Кейзер? — спросил Малинин. Его тоже совсем не радовало, что кражу совершённую, несомненно, «валетами» будет расследовать человек подозреваемый в связях с ними.
— Так ведь выставка на его участке, вот ему и поручили… Как он о камине-то догадался, Саня?
— Кто его знает! Когда я приехал у стенда фабрики Сан-Галле было уже полно выставленной полиции. В камине нашли золотую брошку с клеймом «О.К.» — Отто Крумбюгель, значит. Ювелир её опознал — была такая в его витрине выставлена. А Кейзер следственный эксперимент проводил — нашли какого-то мальчишку-газетчика, велели ему в камин лезть.
— Залез? — поинтересовался Малинин.
Сашка кивнул:
— Спрятался, с наружи его и не видать. Я покрутился среди народа, с шестовскими служителями потолковал, с приказчиками. Выведал, крутился там накануне оголец один, — лет четырнадцать, не более, а рожа уже испитая, двух передних зубов не хватает. По описаниям очень с Шалунком схож. Ну, с тем, которого мы во время облавы с «тёмными глазами» задержали, а он потом сбежал. Хотел Кейзеру сообщить, но он меня и слушать не стал. Мне, ваша помощь, говорит, без надобности, а потребуется, так
— Потребуется, — сказал Степанов. — Не припомню я что-то, когда эти чистоплюи без нас обходились.
Он не ошибся. Вскоре в управлении появился высокий судейский в золотом пенсне — Кейзер. Он сразу же прошёл в кабинет Муравьёва.
Глава 24. ТИХОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО
Все попытки разговорить Гехта оказались напрасными. Совершенно равнодушно встретил он известие о том, что Шпейера ищет вся московская полиция, а тот, заметая следы, убирает подельников.
— Не знаю ни какого Шпейера.
— И Михая-цыгана с Коськой-извозчикам, царство им небесное, тоже не знаете?
— Не знаю.
— А «жучка» Евсеева? Он в своих показаниях много чего о вас, Карл Карлович, порассказал.
Немец пару раз зевнул, закрыл глаза и свесил голову на грудь. Даже похрапывать стал.
— Железные нервы! — восхитился Соболев. — Ему Сибирь светит, а он дрыхнет.
Проснулся Гехт только на Таганке. Сладко потянулся. Потом удивлённым взглядом обвёл спутников:
— Где мы?
— Уже в Москве, господин Гехт, — ответил Соболев. — Славно вы вздремнули.
— В Москве…, Гехт…, - медленно, будто пробуя слова на вкус, сказал Карл Карлович. — Гехт, по-немецки, щука. Какая забавная фамилия! Но почему вы меня так называете?
— В паспорте вашем так прописано, — усмехнулся Алексей. — Или он у вас фальшивый, от Барона?
— Не знаю… Но я не Гехт.
— А кто же тогда? Монтигомо Ястребиный Коготь?
— Нет… я. я., — Гехт растерянно поморгал глазами и по его щекам покатились слёзы. — Я., я забыл. Я не помню, как меня зовут.
— Хватит придуряться Карл Карлович., - начал было Алексей. Но Соболев резко оборвал его:
— Да помолчи, ты!
Взяв руку Гехта, он пощупал пульс, бесцеремонно приподняв веко, осмотрел зрачок:
— А ведь он того.
— Что того? — не понял Лавровский.
— Свихнулся.
— Да, ты что?! Быть того не может!
— К сожалению, может. Сбивчивая речь, учащённый пульс, дрожит, как в лихорадке. Это признаки тихого помешательства. Зрачки, правда, не расширенные, но.
— А почему он по-русски говорит? — возразил Алексей. — Всё забыл, а чужой язык помнит? Подозрительно.
— Вполне резонно, — согласился ветеринар.
— А он для него не чужой, — вступил в разговор Семён Гирин. — У него отец немец, а мать из наших была — псковская.
— А ты откуда знаешь? — удивился Алексей.
— Да я с сестрой его, Ольгой Карловной, знаком. Она сама рассказывала.
До самых «Чернышей» Гехт сидел обхватив голову руками. На вопросы не отвечал. Изредка всхлипывал, что-то невнятно бормотал. А потом принялся негромко напевать:
Ах, мой милый Августин,