Последнее испытание

Туроу Скотт

Леп допивает свою воду и испускает глубокий вздох.

– Я хочу попросить у вас прощения, Сэнди. Пожалуйста, простите меня.

Впервые за весь разговор Леп решается посмотреть на Стерна, но зрительного контакта долго не выдерживает. Глаза у него красные, как у кролика.

Сонни во время частных бесед с коллегами о приговорах осужденным не раз говорила, что всегда делает им снисхождение и учитывает факт раскаяния. Она, правда, думает, что в большинстве случаев его нельзя считать искренним. Но, по ее словам, раскаяние по крайней мере показывает, что осужденный знает, как правильно себя вести.

Однако в случае с Лепом Стерн нисколько не сомневается в искренности своего собеседника – как и в том, что эмоциональная жизнь сына Кирила

в самом деле просто рухнула и превратилась в хаос. И если Иннис права в том, что именно Леп совершил главные прорывы в науке при создании «Джи-Ливиа» – а многие ученые в «ПТ» тоже намекали на это, – то Стерн считает себя обязанным принять это должным образом во внимание. Да, Леп подверг жизнь Стерна опасности. Но, с другой стороны, получается, что Леп сыграл решающую роль в том, что Стерн еще жив и ходит по этой земле.

– Вы с кем-нибудь говорили обо всем этом, Леп?

Собеседник Стерна несколько раз кивает, но в итоге оказывается, что его вроде бы очевидное «да» на самом деле означает «нет».

– Я знаю, что это необходимо. И у меня есть имена людей, к которым можно обратиться. Но я просто не представляю, как смогу признаться во всем, что я наделал, кому-то другому. Сейчас я сижу здесь и просто схожу с ума от того, как много вам известно. Вы когда-нибудь слышали, как люди говорят, что им хочется выпрыгнуть из собственной кожи?

Леп делает еще одну попытку посмотреть Стерну прямо в глаза, но она тоже оказывается неудачной.

Еще до приезда Лепа Стерн успел какое-то время поразмыслить о том, стоит ли ему обращаться в полицию, если он поймет, что Леп неискренен с ним и пытается ввести его в заблуждение. Это было бы жестоко по отношению к Донателле в ее нынешнем состоянии. Но в суде часто происходит так, что убитая горем мать рыдает, а ее дитя вполне заслуженно признают виновным в преступлении. Однако Стерн видит, что человек, который сидит напротив него, скорее всего, не кривит душой. А кроме того, Сэнди, по сути, пообещал Донателле не только выслушать, но и, возможно, учесть ее просьбу.

– Вот мои условия, – говорит адвокат. – Я буду держать все это в тайне, если ты предпримешь конкретные шаги для того, чтобы взять себя в руки. Ты либо пойдешь к психотерапевту, либо отправишься в тюрьму – выбирай сам. И я говорю не об одном или двух визитах к врачу, а о полном курсе лечения. Можешь выбрать любого специалиста, какого захочешь, но он должен будет информировать меня с периодичностью в шесть месяцев или около того, что ты продолжаешь к нему ходить.

Когда Стерн познакомился со своей второй женой, Хелен верила в возможности психотерапии гораздо больше, чем старый адвокат. Однако, когда они с Хелен решили пожениться, он провел довольно много времени у психолога, пытаясь разобраться в истории с Кларой и ее самоубийством, а также в других своих семейных проблемах, особенно в отношениях с Питером. Нельзя сказать, что эти сеансы все изменили, но они помогли.

Так или иначе, то, что он предложил Лепу, любой мудрый прокурор, по мнению Стерна, должен был бы рекомендовать десяткам обвиняемых. Разумеется, не всем подряд – многие обвиняемые наверняка неисправимы, повторяют свои ошибки и потому полностью заслуживают того, чтобы их раз за разом отправляли в тюрьму. В конце концов, общество, страдающее от их криминальной деятельности, тоже заслуживает того, чтобы время от времени получать передышку. Но, хотя их и немного, все же попадаются среди обвиняемых и такие, кто настолько стыдится совершенных ими преступлений, что готов предпринимать усилия для того, чтобы снова не встать на кривую дорожку. Наказание само по себе, по идее, тоже помогает преступникам осознать содеянное и сделать выводы – в этом и состоит его цель. Но в данном случае, по мнению Стерна, в нем нет необходимости. В течение почти шестидесяти лет он, стоя перед судьями и присяжными, требовал, чтобы его подзащитным дали второй шанс. И теперь он решает дать его Лепу.

39. Возвращение

Как

Стерн и предполагал, путешествовать с Пинки оказывается нелегким делом. Хотя разговор об этом состоялся не при нем, он знает, что Марта – и не совсем в шутку – сообщила своей племяннице, что она будет подвергнута пыткам, которые практиковала испанская инквизиция, если во время поездки со Стерном что-нибудь случится. Вообще-то поначалу Марта была категорически против этого вояжа – даже когда Стерн предложил взять с собой Пинки в качестве компаньона. Но поскольку Ал идею одобрил, смягчилась и уступила – тем более что Стерн сказал: «Ты должна понимать, Марта, что это будет значить для меня – увидеть Буэнос-Айрес сейчас, на склоне лет». Они с Пинки уезжают в Рождество около полудня, а вернуться должны 30 декабря, чтобы успеть в канун Нового года принять участие в торжественном завершении деятельности фирмы «Стерн-энд-Стерн». Единственным живым существом, по отношению к которому Пинки привыкла проявлять заботу, является старый пес по кличке Гомер. Поэтому все ее попытки, склоняясь к деду, поинтересоваться, не нужно ли ему чего, выглядят несколько натужными и слишком бросаются в глаза. Заметив это, стюардессы, похоже, начинают воспринимать Стерна как человека не от мира сего и чуть ли не недееспособного, а потому пытаются говорить с ним как с ребенком детсадовского возраста. Стерну ничего не остается, как стараться быть вежливым, и он радуется тому, что таблетки, которыми снабдил его Ал, дают ему возможность в течение ночи несколько часов поспать.

Пинки между тем остается верна себе. Перелет занимает порядка пятнадцати часов, включая пересадку в Далласе. Если не считать того, что она каждые десять минут интересуется, все ли у Стерна в порядке, девушка за все время пути произносит не более трех или четырех фраз. Все время, если исключить вопросы к деду по поводу его самочувствия, она коротает тем, что спит или смотрит в экран планшета. Только уже ближе к окончанию полета Стерн обращает внимание, что она, оказывается, смотрит не один и тот же фильм, всякий раз запуская его снова и снова, а разные. При этом во всех них некий персонаж, обладающий суперспособностями, спасает мир, в котором на фоне ослепительных вспышек все вокруг рушится и разваливается на куски.

Само собой разумеется, что Пинки совсем не похожа на него. К примеру, Стерн давным-давно прекратил попытки приохотить ее к чтению. С другой стороны, про обоих сыновей Марты говорят, что они настолько завладели сердцем старика, что могут веревки из него вить, и он в самом деле души в них не чает. Но при всем при том, как это ни странно, если бы его под дулом пистолета заставили отвечать на вопрос, с кем из своих внуков он ощущает наибольшую душевную близость, он, скорее всего, назвал бы Пинки (впрочем, не факт, что он вообще стал бы отвечать – даже в таких экстремальных обстоятельствах). И это связано не только с тем, что в силу обстоятельств они в последнее время живут под одной крышей. Причиной является еще и то, что они очень глубоко понимают – и принимают – друг друга такими как есть. В триллионный раз за время своей долгой жизни Стерн убеждается в том, что, наверное, никогда до конца не поймет, что такое любовь.

По дороге из аэропорта, глядя в окно автомобиля на проносящийся мимо Буэнос-Айрес, Стерн ощущает мощь этого города – почти так же ясно и сильно, как он чувствовал ее, когда был ребенком. На окраинах большинство муниципальных зданий выдержаны в так называемом сталинском архитектурном стиле, а между ними время от времени мелькают широкие площади с бетонным покрытием. Однако старый адвокат нисколько не удивляется, убедившись в том, что городские кварталы в центре Буэнос-Айреса по-прежнему утонченно красивы, что в них по-прежнему царит оживление, что по улицам с двенадцатиполосным движением продолжают течь целые потоки автомобилей, водители которых не слишком заботятся о соблюдении правил движения, а старые здания с огромными арочными окнами и изящными балконами напоминают Париж или Мадрид.