Последнее испытание
Шрифт:
– Выведите присяжных из зала, – обращается Сонни к Джинни Тэйлор, заместителю начальника группы судебных приставов, одетой в синюю униформу. Присяжные быстро выходят за дверь. Стерн понимает, что утратил контроль над ситуацией. Из-за тягостных воспоминаний о том времени, когда ему только что поставили диагноз, а также личного знакомства с Капечем и частных бесед с ним за пределами здания суда он чересчур увлекся диалогом с доктором.
– Приношу свои извинения, ваша честь, – обращается адвокат к судье. Он пытается как-то объясниться, но Сонни отрицательно трясет седовласой головой:
– Нет, мистер Стерн. Я предупреждала вас о том, что больше не потерплю никаких нарушений процедуры. Вы знаете, что состояние вашего здоровья никак не должно
Ссоры с судьями – неотъемлемая часть работы судебных адвокатов. Но в данном случае столь острая реакция, да еще исходящая от Сонни, которую он считает добрым другом, вызывает у Стерна ощущение, словно его пронзили копьем. Он понимает, что существует риск проиграть дело Кирила, и идет на это. Но потеря контроля над собой – такой позор для адвоката, что воспоминания об этом случае будут мучить его до самой смерти. Чувствуя слабость в ногах, огорченный и сконфуженный, Стерн тяжело опускается на свой стул за столом защиты. К барьеру выходит Марта, за ней следуют Фелд и Мозес. Говорит Фелд, а раздосадованный федеральный прокурор оглядывается, чтобы бросить сердитый взгляд на Стерна. Тот внезапно с болью в душе осознает, что, возможно, и отношения с Мозесом оказались навсегда испорченными.
Хотя Марта, со своей стороны, считает Мозеса другом, отношения между федеральным прокурором и Стерном носят в первую очередь профессиональный характер. При этом они до сих пор глубоко уважали друг друга. Разумеется, как и все прокуроры, Мозес в основном придерживается обвинительных позиций. Но он всегда старался быть объективным и внимательно выслушивал аргументы Стерна, которые тот высказывал от имени своих клиентов. Два года тому назад после назначения Мозеса на должность федерального прокурора Стерн в интервью пел ему дифирамбы, делая упор на то, что Мозес хорошо проявил себя, почти десять лет проработав на посту первого помощника. К тому же Стерн был одним из немногих членов профессионального сообщества юристов, кого не удивлял тот факт, что Мозес – республиканец.
Детство Мозеса прошло в переулках вокруг Грэйс-стрит. Воспитывали его мать и бабушка. Что же до отца, то его Мозес практически не знал, поскольку тот мотал тридцатилетний срок в тюрьме в Рудьярде. Словом, детство у Мозеса выдалось не из легких. Достаточно сказать, что, когда он и сестра были еще детьми, матери не раз приходилось укладывать их обоих плашмя в ванну, чтобы в них не угодила шальная пуля во время перестрелок, нередко случавшихся в коридорах и на лестничных площадках их жилища. Миссис Эпплтон работала по две смены на местном заводском сборочном конвейере, чтобы заплатить за учебу обоих детей в католической школе, а в выходные они вместе с ней посещали мероприятия церковной общины «Река Сион». Мозес был одним из тех двенадцати мальчишек в своем классе, которые окончили среднюю школу. Затем он записался в Корпус морской пехоты. После завершения службы он, воспользовавшись законом о правах военнослужащих, поступил в колледж, а потом в университет на вечернее отделение юридического факультета. Соответственно, учился он по вечерам, отработав перед этим целый день водителем посылочной службы «Ю-Пи-Эс». Мозес выработал для себя систему взглядов относительно того, как люди его круга, начинающие с нуля, должны честно добиваться своих целей. Главными принципами он считал упорство, трудолюбие и следование существующим правилам, актуальным для подавляющего большинства людей. Еще он считал крайне важным элементом существование справедливой системы поощрений. Исходя из этих воззрений, он до сих пор, несмотря на свою занятость на должности федерального прокурора, преподает раз в неделю в начальных классах школы «Сент-Грегори», которые в свое время посещал и сам.
Сформулированные им самим жизненные принципы сделали Мозеса настоящим джентльменом. Когда судья Клонски сказала Стерну, что он может проводить
Тем временем Марта, понимая, насколько болезненно переживает случившееся ее отец, бросается на его защиту.
– Ваша честь, – говорит она, – я убедительно прошу вас не проводить опрос доктора Капеча в отсутствие присяжных. Не сомневаюсь, вы сможете выяснить, что доктор Капеч сказал суду неправду.
Внезапно Фелд поднимает руку в знак того, что хочет что-то сказать.
– Когда я готовил Бруно к представлению свидетельских показаний, он заявил мне, что знаком с состоянием здоровья Сэнди. Я предупредил его, что эта тема не должна затрагиваться в зале суда. Я совершенно не понимал, какое это может иметь отношение к делу. Но Бруно, похоже, неправильно меня понял. Так или иначе, я хотел попросить доктора Капеча скорректировать его свидетельские показания в ходе повторного опроса.
Сонни закрывает глаза, давая понять, что изо всех сил пытается разобраться в происходящем. Затем она резко встает с места и выходит из зала, бросив через плечо:
– Мне нужно пять минут.
Марта подходит к столу защиты и шепотом коротко говорит что-то на ухо Кирилу. Затем она берет отца за локоть и тоже выводит его из зала суда. Они минуют две пустые комнаты и оказываются рядом с ореховой скамьей со спинкой, стоящей в конце облицованного белым мрамором коридора.
К этому моменту настрой Стерна предсказуемо меняется – чувство вины в его душе уступает место возмущению, особенно в связи с объяснениями, озвученными Фелдом. Стерн чувствует, что головомойка, полученная им от судьи, прежде всего и главным образом объясняется его возрастом. Будь он лет на сорок моложе, Сонни отнеслась бы к этому эпизоду внимательнее.
– Послушай, что я тебе скажу, Марта. Если Сонни попытается снять меня с процесса, я обращусь в апелляционный суд.
– Этого не случится, папа. Сонни просто не в духе от всего того, что происходит в зале. Думаю, она ненавидит дела об убийствах. Когда Капеч ответил насчет большой вероятности, она посмотрела на Мозеса так, как будто хотела прикончить его самого. Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться вслух.
До Стерна доходит, что речь идет о том самом моменте, когда ему показалось, что Марта пытается скрыть улыбку. Но сейчас Стерна больше волнует собственная судьба, чем судьба его клиента.
– Я вовсе не страдаю деменцией, – говорит он, – и считаю возмутительным, если кто-то предполагает обратное.
– Пап, конечно, ты не страдаешь деменцией. Если бы я считала иначе, я бы своими руками забаррикадировала перед тобой двери в зал суда. Твое мнение, твои аргументы, опыт и знания – все это по-прежнему поражает и восхищает меня. Но твой самоконтроль в той ситуации, которая возникла в ходе процесса, когда Капеч внезапно разочаровал тебя, – это совершенно другой вопрос. После смерти Хелен ты плакал при людях в десять раз чаще, чем после смерти мамы. Я радовалась тому, что ты стал менее закрытым. Но сейчас положение таково, что ты должен пообещать мне: как только почувствуешь, что тебя заносит, ты немедленно прекратишь свое выступление и передашь слово мне. Просто дай мне понять это взглядом.
Стерн кивает. Он в состоянии принять предложение Марты. Больше всего остального его угнетает тот факт, что его умение держаться в определенных рамках, которое всегда безотказно защищало его, словно невидимая броня или скафандр, подвело, когда Капеч не оправдал его ожиданий.
Когда Стерн и Марта снова оказываются в зале суда, Джинни, заместитель начальника группы судебных приставов, стоит в своей синей униформе около задней двери, держась за ручку. Это означает, что судья вот-вот выйдет из кабинета и вернется на место.