Последнее лето
Шрифт:
– Иосиф Абрамович Альтман, - назвался он, крепко пожимая директору руку толстыми, чуть влажными пальцами.
– Да когда же вы успели?
– обрадованно ахнул Тарас Константинович. Телеграмма недавно пришла!
– В карете прошлого, как говорил классик, далеко не уедешь. Я ехал в самой современной карете - "ТУ-114".
– Представитель бережно поставил в угол крохотный чемоданчик, снял шляпу и вытер мокрую лысину, черные живые глаза его довольно блестели.
– Два с половиной часа до Москвы, час - до вашего областного центра и три часа - до вас. В пригородном
Полчаса спустя он смачно хрустел в упаковочном яблоками, пробуя разные сорта, бросал на директора выразительные взгляды.
– Вы знаете одно из семи чудес света - сады Семирамиды? Так в них таких плодов не было - они были хуже!
– Он облизнул красные полные губы, доверительно сказал: - Когда нам из управления торговли передали вашу телеграмму, мой начальник не раздумывал: "Иосиф Абрамович - надо лететь". Теперь я убедился: у него колоссальный нюх!
– Сколько же вы возьмете?
– спросил польщенный директор.
– Вы деловой человек, Тарас Константинович! Я открою вам свои карты. На нашем комбинате работает тридцать тысяч. Неплохо, да? Так вот, этот трижды орденоносный коллектив великолепно делает две вещи: прокат и детишек. Теперь следите за моей мыслью. Я умножаю тридцать тысяч на пять - с учетом этих детишек и бабушек, и получаю кругленьких сто пятьдесят тысяч. Я не ошибаюсь, да?
Альтман говорил с мягким акцентом, жестикулируя, глаза его улыбались, невольно приглашая улыбаться и собеседника.
– Яблоки у пас сейчас стоят рубль двадцать. Ваши, набросив накладные, мы продадим по полтиннику. Будем исходить из того, что по такой цене и таких яблок захотят купить - ну, допустим, по три килограмма на нос.
Много? Тогда я спрошу вас: что такое три килограмма на каждую душу нашего индустриального Урала? Где, кроме высоких ставок, есть еще высокие прогрессивки и куча друзей? Фу!
– вот что значит. Два вечера у телевизора, и от яблок в вашей руке остаются одни семечки... Ага, вы согласны! Тогда мне еще раз придется заняться умножением. Сто пятьдесят тысяч на три итого четыреста пятьдесят тысяч. С вашего разрешения я зачеркну три нуля и получу ровненько четыреста пятьдесят тонн. Вы предложите больше - возьму.
Тарас Константинович присвистнул, - Альтман согласно наклонил голову.
– Я понимаю вашу меланхолию и задаю один короткий вопрос: сколько тут?
– Ну, тонн сто пятьдесят. Максимум - двести.
– Вы читаете мои мысли, Тарас Константинович! Это как раз столько, сколько я беру. С одним маленькиммаленьким условием. Я люблю честную коммерцию. Вы мне отбираете сорта, которые не станут в дороге компотом. Зачем моему бедному сыну - доктору медицинских наук - возмещать убытки доверчивого папы? Что? Отлично, тогда Иосиф Альтман вопросов больше не имеет.
Завтра после обеда начинаем погрузку.
– Ой, не торопитесь, - охладил Тарас Константинович.
– Как еще с вагонами.
– Тар.ас Константинович - укоризненно сказал Альтман.
– Один мой знакомый говорит: утро вечера умнее.
Сейчас я еду в город, с утра буду в отделении дороги, в полдень
– восхищенно кивнул ему вслед Малышев.
– Не спеши с выводами, Николай Николаич, - посоветовал Тарас Константинович.
– Давай-ка лучше ставь всех, кого можно, на сортировку и упаковку.
За годы директорства всяких уполномоченных, представителей и толкачей Тарас Константинович видал да перевидал множество - умных и глупых, развязных и скромных, таких ловких, слрвно в сорочке родились, и, наоборот, горьких никудышников. Судя по внешности, Альтмана легко можно было отнести к категории бойких удачливых дельцов - взять хотя бы его молниеносное появление, - но за его шутками, присказками, байками, иногда смешными, а чаще банальными, чудилось что-то еще. Во всяком случае живые, постоянно смеющиеся глаза его нет-нет да и взглядывали на собеседника умно и немножко даже грустно.
Вернулся Альтман, как и обещал, в полдень - щедро надушенный шипром, потный и спокойный.
– Тарас Константинович, - в изнеможении плюхнувшись на стул, объявил он, - вагоны у меня в кармане.
Сейчас потолкался у вас на станции - у них там есть вполне симпатичный транспортерчик.
– Да как же вам удалось?
– О, все очень просто. Ваши какие-то заводы получают нашу какую-то продукцию. И у меня была маленькая-маленькая бумажечка, подписанная директором комбината. А дальше все шло как по маслу. Я позвонил из вестибюля одному вашему товарищу. Он попросил передать трубку дежурному милиционеру. Милиционер сделал мне вот так, - Альтман поднес растопыренные толстые пальцы к виску.
– Затем была любезная беседа, после которой в отделении дороги меня ждали, как любимого родственника.
– Вы гений, Иосиф Абрамович, - засмеялся директор.
– Какой я гений!
– В черных глазах Альтмана снова мелькнула невнятная грустинка, что ли.
– Сейчас я всегонавсего скромный завсектором. В наше время в снабжении нужны не гении, а счетные машины, электроника и кибернетика. Гении, Тарас Константинович, нужны были в войну. Когда приходилось надеяться не на счетную машину, а на собственную голову. И еще - на сердце.
Он вдруг оживился.
– Вы читали роман Пановой "Кружылиха"? Тогда вы помните, был в нем генерал Листопад, директор завода.
Так она написала его с моего генерала - можете мне поверить!
– Вы знакомы с ней?
– Ну что вы! Она, по-моему, никогда у нас и не была. Не в этом суть. Суть в том, что в войну мы давали броневую плиту. А нам давали знамя ГКО. Когда нам его дали первый раз, было так трудно, что труднее уже, наверно, никогда не будет. Разве что - после атомной войны... Так вот, генерал вызвал меня и приказывает: "Иосиф Абрамович, надо, чтобы в воскресенье у всех было двести граммов, булка с маслом и кусок колбасы". Вы представляете, да? Я его спрашиваю: мой генерал, вы знаете, где взять эту роскошь? Он говорит: "нет". И я, говорю, не знаю. Я, говорю, знаю только, что раздобыть все это - потрудней, чем получить знамя ГКО.