Последнее предложение
Шрифт:
— Судя по изумительно глупым вопросам, это не твои шуточки, — с мрачной досадой констатировал Валерий.
— Ты о чем?!
— Потом! — он нетерпеливо отмахнулся, беззастенчиво, вслед за «фиатом», проскакивая на запрещающий сигнал светофора. Серебристая машина пролетела еще несколько кварталов, перемахнула через протоку, то и дело выпрыгивая на тротуар и скрежеща боком по перилам моста, с которого Роман ночью смотрел на город, развернулась и понеслась в сторону, противоположную той, где на него напали. Свернула на узкую улочку и весело запрыгала по брусчатке.
— Не пойму — он едет куда-то или так — катается, — недоуменно пробормотал Нечаев.
Из машины никто не вышел.
— Тормози! — крикнул Роман, Нечаев ударил ногой по педали, и «восьмерка» остановилась на противоположном краю площадки. Несколько секунд они сидели и молча смотрели на мерно мигающий правый габаритный огонь «фиата», потом Савицкий, отстегнув ремень безопасности, выскочил из машины, с другой стороны вылетел Валерий, и тотчас, словно дожидаясь их появления, дверца с водительской стороны «фиата», распахнулась, и из машины вылез Шмаев — бритоголовый мужчина лет тридцати пяти со ссадиной на лбу и перекошенным от ярости лицом.
— Я тебе, мудак, сейчас яйца оторву и в глотку затолкаю! — заорал он еще издалека, не делая, впрочем, попытки отойти от «фиата». — У меня ж ребенок в машине!.. Да я!.. — Шмаев вскинул руки, словно призывая на них обоих гнев господень, и на его правом запястье под подернувшимся рукавом пиджака блеснули золотистые часы, на которых тут же весело заиграли солнечные лучи. Валерий свирепо двинулся вперед, явно намереваясь высказать Шмаеву все, что думает о его навыках вождения. С лестницы училища на них с интересом глазела стайка подростков.
— Стой! — Роман, вдруг кинувшись следом, схватил его за плечо. Он не знал, зачем это сделал — то же звериное чувство, заставившее его ночью прянуть в сторону возле парапета. Валерий зло вырвался, и в тот же момент фигура стоявшего возле машины человека вдруг оделась огнем с ног до головы — мгновенно, словно Шмаев был сделан из соломы, пропитанной авиационным бензином. Долю секунды он продолжал стоять — пылающая фигура со вскинутыми руками — зрелище, несмотря на жуткость, удивительно красивое. С лестницы плеснулся всполошенный крик и смешался с другим криком, наполненным ужасом и болью. Живой пылающий факел заметался перед «фиатом», нелепо размахивая руками, похожими на огненные щупальца, и Валерий хрипло выдохнул, глядя на горящего человека широко раскрытыми глазами, потом снова дернулся вперед, но Роман резко вскинул руку поперек его груди, и Нечаев налетел на нее.
— Он мертв, не подходи, — хрипло и устало сказал Савицкий. Валерий яростно посмотрел на него, перехватил за руку, чтобы вывернуть из сустава и отбросить Романа прочь, перевел взгляд на огненную фигуру, уже молча валившуюся на асфальт, и отпустил руку. Огонь угасал так же стремительно, как и появился, оставляя после себя страшное черное обугленное нечто, скорчившееся на асфальте, прижав колени к груди. Зубы, лишившиеся прикрывавших их губ, тускло поблескивали в жутком оскале. Роман попятился, таща за собой Валерия и почему-то неотрывно глядя на закопченные часы, с нелепой нарядностью сияющие на обгорелом запястье мертвеца. Ему казалось, он слышит, как они тикают, отсчитывая время. Его время.
— Пацан… — прошелестел Нечаев, глядя на «фиат». Роман покачал головой.
— Нет его там уже, можешь не сомневаться.
—
Задавать вопросы времени не было — по площадке действительно уже бежали люди, и Роман, развернувшись, сбежал по склону, все еще слыша за спиной нарастающее, как гул сходящей лавины, дробное тиканье часов. Мимо него, по дороге к трассе пронеслась машина, развернулась и юркнула в соседний «рукав» — стремительно, но все же он успел ее заметить и с усталым удивлением подумать о том, что в городе не так уж много темно-фиолетовых «мини куперов».
Валерий объявился только ранним вечером. До того момента, как раздался звонок в дверь, Роман успел сотни раз прокрутить в голове случившееся, обдумать каждое слово Дениса и прийти к выводу, что ровным счетом ничего не понимает. Ясно только одно — его, Романа, ждет та же участь, что и остальных. В один прекрасный день подойдет к нему светловолосый мальчишка, которому, возможно, будет уже лет пятнадцать, и он, Роман, вспыхнет синим пламенем, али растечется неприглядной лужицей по асфальту после воздействия неведомой кислоты, а то и попросту свалится в Аркудово с катера, и его обглодают неизвестно откуда взявшиеся пираньи. Денис высказался предельно ясно — у него осталось мало времени. Но почему у него вообще есть время? Почему он не умер три недели назад, когда четырехлетний малыш, встав с придверного коврика, ухватил его за руку? И при чем тут, черт ее дери, мадам Горчакова? Вздорной кошке вздумалось и сегодня его отслеживать? Других дел у нее нет, что ли?
И все же, где он мог слышать эти фразочки, которые произносил Денис? Определенно ведь слышал.
И все эти погибшие — как он их выбирает, по какому принципу? Хватает первого встречного? Нет, вряд ли. Должна существовать какая-то закономерность. Все, что происходит, имеет свою причину.
Интересно, какую?
И кто этот Денис?
Вернее, что он?
А может и призрак — черт его знает!
И все ж таки, как трудно отделаться от мысли, что перед тобой не обычный худенький мальчишка, а нечто… что, на самом деле, может быть чем угодно.
Из прихожей долетел дребезг дверного звонка, и Роман, бросив карандаш, встал с пола. Задумчиво посмотрел на рисунок — лицо беззаботного двенадцатилетнего мальчишки, в глазах которого едва-едва угадывается нечто затаенно-хищное, недоброе. Слишком взрослые глаза для такого лица. Теперь, когда Денис стал еще старше, в его лице чудилось нечто смутно знакомое, чего он не замечал прежде. Нос, линия подбородка, глаза… Нет, ничего.
В дверь снова зазвонили — длинно, требовательно, потом в нее бухнул чей-то тяжелый кулак.
— Иду-иду! — проскрипел Роман, выходя в прихожую. — И хто там?
— Откройте, люди добрые, — зло сказали из-за двери. — А то щас дверь вынесу!
— Какой сюрприз! — устало произнес Савицкий, отпирая дверь. — Вы еще кипятите? Тогда мы идем к вам… ах, незадача, это ж ты к нам пришел.
— Отложи свои шуточки — у меня был тяжелый день, — Нечаев мрачно ввалился в прихожую, и Роман хмыкнул, запирая за ним дверь.
— А у меня он был легкий — порхал, аки бабочка. Получаю большое эстетическое удовольствие, когда вокруг народ мрет, да еще таким затейливым образом.