Последние Девушки
Шрифт:
Джефф откатывается в сторону.
– Это меня и беспокоит.
Лежа на спине и стараясь дышать как можно ровнее, я целый час жду сна, уговаривая себя, что вот-вот отключусь. Однако мысли в моей голове сплелись в плотный, неустанно копошащийся клубок и совсем не торопятся утихать. Я представляю их в виде кадров сновидения из «Головокружения» – ярких, без конца вращающихся спиралей. У каждой из них свой цвет. Мысли об убийстве Лайзы красные. О Джеффе и его тревоге – зеленые. О Джоне Томпсоне, уверенном, что Сэм мне лжет, – синие.
Спираль
Когда стрелки переваливают за час ночи, я встаю с постели и крадусь в коридор. Дверь гостевой закрыта. Полоски света под ней нет. Может, Сэм уже вернулась. Может, и нет. Теперь даже нельзя с уверенностью сказать, дома она или нет.
Я устраиваюсь на кухне и включаю ноутбук. Раз уж мне не спится, вполне можно заняться делами блога, что сейчас крайне необходимо. Но вместо «Сладостей Куинси» пальцы сами открывают электронную почту. В папке «Входящие» несколько десятков новых писем от журналистов, некоторые из Франции, Англии и даже Греции. Я прокручиваю их, превращая ряд адресов в безликое пятно, и останавливаюсь, только когда вижу адрес, не имеющий к репортерам никакого отношения.
Lmilner75
Я открываю письмо, хотя и без того знаю его содержание наизусть. Неоново-розовое, если воспользоваться цветной шкалой мыслей из «Головокружения».
«Куинси, нам нужно поговорить. Это очень важно. Пожалуйста, пожалуйста, ответь мне».
– Что с тобой случилось, Лайза? – шепчу я. – И почему это было так важно?
Я открываю в браузере новое окно и попадаю в «Гугл». Вбиваю в поисковую строку имя Сэм и вполне предсказуемо получаю целую кучу ссылок о событиях в «Найтлайт Инн», смерти Лайзы и Последних Девушках. Хотя среди них изредка и встречаются материалы, посвященные исчезновению Сэм, мне не удается обнаружить в них ни малейшего намека на то, где она все это время была.
Тогда я задаю поиск по словам «Тина Стоун», и на меня обрушивается целая лавина информации о женщинах с таким именем. Профили в «Фейсбуке», некрологи и посты в «ЛинкедИн». Откопать сведения о конкретной Тине Стоун кажется невозможным. Интересно, а сама Сэм понимала это, когда выбирала себе имя? Может, когда-то она, как и я сейчас, увидела перед собой целое море Тин Стоун и решила в него нырнуть, уверенная, что уже никогда не поднимется на поверхность?
Я выхожу из «Гугла» и возвращаюсь к письму Лайзы.
«Куинси, нам нужно поговорить. Это очень важно. Пожалуйста, пожалуйста, ответь мне».
По мере чтения в текст будто пробираются слова Джоны Топсона, придавая ему совсем другой смысл.
«Это касается Саманты Бойд. Она вас обманывает».
Я собираюсь снова погуглить, но в этот момент сзади доносится какой-то звук. Приглушенный кашель. А может, и едва слышный скрип половицы. Потом кто-то материализуется прямо у меня за спиной. Я захлопываю ноутбук, резко поворачиваюсь и вижу перед собой Сэм, которая молча и неподвижно стоит в темной кухне, уперев в бока руки. Ее лицо абсолютно непроницаемо.
– Ты меня напугала, – говорю я, – давно вернулась домой?
Сэм пожимает плечами.
– Давно здесь стоишь?
Снова движение
– Не спится?
– Не-а, – отвечает Сэм. – Тебе тоже?
Я пожимаю плечами. Я тоже так умею.
Уголки рта Сэм немного кривятся, сопротивляясь улыбке.
– У меня есть одно средство, которое может помочь.
Пять минут спустя я сижу на ее кровати с бутылкой бурбона на коленях, стараясь унять дрожь в руках. Сэм красит мне ногти сверкающим черным лаком – на каждый словно ложится миниатюрное нефтяное пятнышко. Прекрасно сочетается со струпьями на костяшках пальцах, теперь приобретших цвет ржавчины.
– Этот цвет тебе подходит, – говорит Сэм, – такой же загадочный.
– Как он называется?
– Черная смерть. Я его выбрала в «Блумингдейлсе».
Я с понимающим видом киваю. Стащила.
Несколько минут мы молчим. Потом Сэм ни с того ни с сего говорит:
– Мы ведь друзья, правда?
Еще один ее вопрос-матрешка. Ответить на него означает дать ответ на все остальные.
– Конечно, – отвечаю я.
– Хорошо, – говорит она, – это очень хорошо, Куинни. Представь себе, что было бы, если бы мы с тобой не дружили.
Я пытаюсь прочесть выражение ее лица. Но оно пусто и бесстрастно.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я теперь очень многое о тебе знаю, – спокойно отвечает она. – О том, на что ты способна. О том, что действительно сделала. Не будь мы подругами, я могла бы использовать все это против тебя.
Мои ладони в ее руках напрягаются. Я пытаюсь справиться с неистовым желанием вырвать их и выбежать из комнаты с недокрашенными, испещренными черными полосами ногтями. Но вместо этого ласково смотрю на нее, надеясь, что она поверит в мою искренность.
– Этого не случится, – говорю я, – мы теперь подруги на всю жизнь.
– Это хорошо, – отвечает Сэм, – я рада.
Комната опять погружается в тишину. Она длится еще пять минут. После чего Сэм засовывает покрытую черным лаком кисточку обратно в пузырек, натянуто улыбается и говорит:
– Ну все, готово.
Не успевают ногти высохнуть, как я покидаю комнату, с трудом поворачивая ладонями дверную ручку. Выйдя в коридор, я дую на пальцы, чтобы лак побыстрее превратился в блестящий панцирь. Потом направляюсь в нашу спальню, бросаю мимолетный взгляд на Джеффа, желая убедиться, что он крепко спит, и проскальзываю в ванную.
Свет даже не включаю. Без него лучше. Ложусь спиной на плиты пола, которые холодят лопатки. Потом набираю номер Купа, намертво въевшийся в мою память.
Он берет трубку после нескольких гудков. Голос его охрип со сна.
– Куинси?
Едва я его слышу, как мне тут же становится легче.
– Куп, – говорю я, – у меня, похоже, проблемы.
– Какого рода?
– Кажется, я попала в переплет, из которого сама не выберусь.
До моего слуха доносится далекий шорох простыней – это Куп садится на кровати. Мне в голову вдруг приходит, что он может быть не один. Вполне возможно, что рядом с ним каждую ночь кто-то спит, только вот я об этом ничего не знаю.