Последние Горбатовы
Шрифт:
Но язык его с каждой минутой путался все больше и больше, и он кончил тем, что задремал.
Между тем рюмочки ликера то и дело наполнялись. Затем опять, по требованию Кокушки, хохол принес шампанского. К одиннадцати часам все были совсем пьяны.
Тогда хохол решил, что гостей следует выпроводить. И Зацепин и Колым-Бадаев были его старыми приятелями. Он надел на них шубы. Сначала свел одного под руки с лестницы и посадил в карету, потом вернулся за другим. Захлопнув дверцу кареты, он крикнул кучеру:
—
Когда хохол вернулся, чтобы тушить лампы и свечи, князь храпел непробудно на диване. Новобрачные исчезли.
Несколько минут в квартире все было тихо. Но вдруг хохол расслышал сначала стук, а потом и отчаянный голос Кокушки:
— Ле-Леночка! Ну пушти, где ты! Жачем жаперлашь?
Хохол остановился, прислушался, покачал головою, потом пошел на крик, отвел Кокушку от двери комнаты Елены и, ни слова не говоря, взяв его под мышки, почти снес в спальню.
— Прилягты, паныч, прилягты! — убедительным тоном посоветовал он ему.
— А княжна?.. То-то ешть же-жена моя? — взвизгнул Кокушка.
— Бувайты спокойны, прилягты!.. — еще убедительнее повторил хохол.
Кокушка, как сноп, не раздеваясь, повалился на кровать.
— То-тошнит, — прошептал он, но через минуту захрапел.
Тогда хохол осторожно вышел из комнаты и запер двери…
Кокушка проснулся поздно, с всклокоченной головою, с красными, опухшими глазами. Он вскочил с кровати и несколько минут стоял неподвижно, ничего не понимая, бессмысленно озираясь.
Он был одет во фрак от Сарра, залитый шампанским, в измятой рубашке, с орденом Нины. Кровать, покрытая розовым атласным одеялом, была несмята. Во рту у Кокушки пересохло, язык, как деревянный, голова тяжела…
— Что же это такое?! — вдруг завопил он и кинулся из комнаты.
XIX. ПЕРЕПОЛОХ
В десятом часу утра, когда Владимир только что успел встать и умыться, у двери его спальни послышался голос Маши.
— Володя, ты встал? Если нет, так вставай скорее и выйди ко мне…
Владимир очень изумился, в ее голосе слышались тревога и нетерпение.
«Что случилось? — подумал он. — Уж не телеграмма ли?.. Отец?!»
Он не знал, что и подумать.
— Сейчас, Маша, сейчас!
Он быстро надел на себя первое, что попалось под руку, и вышел к сестре.
— Что такое?
— Кокушка пропал!
Он сразу не понял.
— Как пропал? Что ты говоришь такое?
— Вчера весь день его не было… не вернулся и вечером… совсем не вернулся… я сейчас только узнала.
Владимир перетревожился не на шутку. Конечно, в этом известии пока еще не было ничего особенно ужасного, и первое, что пришло ему в голову, это, что Кокушка свел какое-нибудь нехорошее знакомство, что он накануне кутнул и, наверное, скоро вернется.
Он передал свое предположение Маше.
—
Владимир покраснел. Конечно, виноват во всем он сам: ведь он же взялся заботиться о брате, охранять его, а между тем в последнее время даже почти забыл о нем.
— Однако нужно разузнать, — тревожно говорил он, — спросить его кучера…
— Кучер ничего не знает, он вчера никуда не возил его, — отозвалась Маша. — Я посылала узнать Анну Яковлевну.
Анна Яковлевна была старушка-экономка, приехавшая с Горбатовыми из Москвы и уже немало лет прожившая там у них в доме.
— А все же я должен сам поговорить с кучером. Распорядись, милая, чтобы его позвали сюда, ко мне.
Кучер скоро явился. Но из его слов Владимир не узнал ровно ничего. Кучер этот, молодой малый, петербургский, нанялся недавно. Кто его знает, может быть, он и хитрил, но только стоял на том, что знать ничего не знает:
— Ездили с молодым барином по всему городу…
— Где он всего чаще бывал в последнее время? — спрашивал Владимир.
— А как вам сказать, сударь, везде мы бывали… и на Миллионной, и на Сергиевской, и в Коломне, на Английском проспекте… То туда, то сюда братец ездили… По магазинам вот тоже часто… так себе, вдоль Невского и Морской, ради прогулки… К Летнему саду иной раз возил я их… Велят остановиться, выйдут прогуляться немного да и опять поедем вдоль по набережной, мимо дворца Зимнего. А то и вот на Знаменскую я тоже их нередко возил.
Он сказал номер дома.
— На Знаменскую?.. Кто же там живет? К кому он ездил?
— А этого не могу вам доложить, сударь, не полюбопытствовал… Знаю, что князь какой-то там, а фамилию не упоминал.
«Князь, князь! — думал Владимир. — На Знаменской… да это Янычев!»
— Не Янычев ли? — спросил он кучера.
Тот подумал.
— Может, и так, сударь! Да, пожалуй, что оно и так… точно что в этом роде фамилия.
— И часто, ты говоришь, он туда ездит?
— Одно время частенько, сударь, а потом перестали. Да и доложу я вам, вот уже с недели три они ведь редко вопче стали ездить. Я даже камердинера ихнего не один раз спрашивал… А и третьего дня и вчерась так совсем и не закладывал.
— Ну, хорошо, ступай!
Владимир призвал Кокушкиного камердинера. Тот появился, несколько смущенный и как бы даже перетрусив.
Из его слов Владимир узнал, что вчера Кокушка не пошел завтракать, а приказал принести себе в комнату шубу, потом, надев шубу у себя в комнате, вышел из дому.
— И потом вот, сударь, как стал я прибирать, так и вижу, что все платье их осталось, кроме фрачной пары. Во фраке они вышли, и в белом галстуке, и в белых перчатках.
«Во фраке, в белом галстуке и в белых перчатках!» Владимир не мог на это не обратить внимания.