Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»
Шрифт:
Когда Андропов назначит Федорчука на свое место в КГБ, он тем самым еще раз подтвердит то, что одобряет все, что творил его наместник на Украине. Более того, он даже попытался перенести методы Федорчука в Москву, где однажды апрельским вечером его агенты убивают друга Сахарова переводчика Константина Богатырева. Но массового распространения в столичных городах эти методы не получают. Здесь больше действуют угрозами или избиением неугодных всегда непойманными ’’неизвестными хулиганами”.
Сведения о пытках доходят отовсюду. А в Грузии они достигают таких масштабов, что приходится предать суду двух мелких исполнителей. Но, как и на Украине, так и тут Андропов оказывает поддержку бывшему министру внутренних дел Грузии, ставшему первым секретарем
Ему кажется, что это останется в тайне. Он еще не знает о той встрече, что состоялась в подмосковном лесу. Через некоторое время на экранах американских телевизоров появляется фильм, и зрители слышат слова, произнесенные молодым человеком, впервые поведавшим о том, что происходит за стенами советских психбольниц: „Сюда отправляют политических заключенных, инакомыслящих, которых нет возможности наказать иначе, чем вот таким способом... ” — рассказывал Владимир Буковский, сам проведший немало дней в такой больнице. Он рассказал и о медицинских препаратах, которые применяют к заключенным. Сульфазин, от которого начинается лихорадка, и человек не может пошевелиться день или два... Его вводят как наказание за легкие проступки. За более серьезные наказывают аминазином, вызывающим отупение и сонливость. Другие средства, применяемые здесь, держат в секрете. Жене Леонида Плюща, интересующейся, в чем заключается болезнь ее мужа и как его лечат, отвечают: ”Ни о характере его болезни, ни о методах лечения ничего сообщить не можем”.
Владимир Буковский решает прорвать завесу молчания. Канадская психиатрическая ассоциация получает информацию из Москвы, после чего заявляет о подозрении относительно незаконного заключения в советские психиатрические больницы повидимому, нормальных людей, взгляды которых противоречат установкам режима. Еще через месяц на Запад поступает обращение к психиатрам мира от Владимира Буковского. ”Нет для здорового человека страшнее судьбы, чем бессрочное пребывание в психиатрической больнице”, — пишет он и призывает психиатров мира не оставаться равнодушными к судьбе „казнимых сумасшествием”.
Голос тех, кого обрекали на вечную немоту, прорвался в мир. Это явно нарушает планы Андропова. Но цепную реакцию, вызванную письмом Буковского, остановить он не в силах. В страхе, что очередной конгресс психиатров превратится в суд над советской психиатрией, Советский Союз покидает Международную ассоциацию психиатров. Для Андропова это поражение, и он делает вывод — до тех пор, пока критики режима на свободе, достоянием гласности может стать все. О том, что гласность можно использовать, он еще не додумался. Это станет важнейшим достижением его выдвиженца. С теми, кто неизвестен, чье имя не попало на страницы западной прессы и не привлекло к себе внимания, он расправляется решительно и беспощадно. Как и при его предшественниках, люди исчезают бесследно. Это одна из величайших трагедий живущих при советской власти. Они целиком на ее милости. Они могут исчезнуть в любой момент, если того захочет власть. А будут интересоваться родственники — исчезнут и они. Все это ведомство Андропова проделывает не хуже, чем в сталинские времена. То новое, с чем сталинской секретной полиции сталкиваться не приходилось — поначалу ставит Андропова втупик. Как быть с теми, чьи имена известны? Посадить их, расстрелять — значит показать, что Советский Союз их боится. Андропов находит другой выход. Миновав на сей раз своего политического учителя Сталина, он обращается к Ленину. Ведь официальная пропаганда и твердит о том, что партия следует ленинским курсом. Андропов вспоминает, что наряду с террором, который широко применял Ленин, он практиковал и высылку своих политических противников.
В феврале 1974 года на Франкфуртском аэродроме приземляется самолет, из которого выходит недоверчиво озирающийся по сторонам человек. Всего несколько часов назад он находился в
Еще через два года органы вынуждены согласиться на обмен секретаря чилийской компартии Корвалана на Владимира Буковского. А затем высылка на Запад становится обычным явлением.
Человека же, которому Советский Союз обязан созданием водородной бомбы и который стал в оппозицию к режиму, высылать не хотели. Сахарова пытаются заставить замолчать другими способами.
Академика высылают в Горький. Но и здесь его не оставляют в по-покое. „...Дать хотя бы самый краткий перечень политических процессов в СССР — задача неисполнимая... Было бы крайне трудно дать более или менее исчерпывающее описание процессов над несогласными гражданами... книга разрослась бы в несколько толстейших томов”, — это составители сборника „Только за пять лет” пишут о периоде с 1966 по 1971 годы. Но эти слова можно отнести и к тому, что происходило позже.
Среди тех, кто предстал перед судом по обвинению в антисоветской деятельности в то время, что Андропов находился во главе КГБ, и офицеры Балтийского флота Гаврилов, Косырев и Парамонов, и семнадцать членов Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения Народов, и армянские националисты, и группа социалистов в Москве.
Однако, поднявшись в день празднования 100-летия Феликса Дзержинского на трибуну, Андропов заверяет, что „осужденных за антисоветскую деятельность у нас сейчас меньше, чем когда-либо за годы советской власти, буквально единицы”.
В 1967 году на Западе стали известны данные о том, что в советских лагерях в тот год было 976.090 человек. На следующий год в лагерях и тюрьмах, как пишут в своей книге ”Утопия у власти” М. Геллер и А. Не-крич, находилось 1.612.378 человек. А на стройках отбывало наказание 495.711 человек. В 1979 году в лагерях и тюрьмах уже было 3 миллиона заключенных, а на стройках около двух миллионов.
Опубликованный в том же году в США доклад гласил, что здесь в тюрьмах пребывало около 400 тысяч заключенных. А те, кто хотел бы сравнить ситуацию в Советском Союзе в то время с тем, что было в России в 1912 году, были бы поражены числом узников в царских тюрьмах — 193.000 человек. Это меньше одной десятой процента от тогдашнего населения в 140 миллионов. В Советском Союзе их число приблизилось к 2%.
Если же взять соотношение к работоспособной части населения в 115 миллионов, то тогда эта цифра возрастет до 4.5%.
Американские историки Бернштам и Бейхман считают, что из них тысяч десять политических. Р. Конкве.ст пишет, что в Советском Союзе их было примерно одна десятая от общего числа.
Андропову очень бы хотелось, чтобы правдой было то объяснение возникновения диссидентства, которое он предложил слушавшим ею на собрании в память Дзержинского: ”Причины тут, как известно, могут быть разные! Политические или идейные заблуждения, религиозные фантазии, национальные вывихи, личные обиды и неудачи, психическая неустойчивость...”. На самом деле все обстояло иначе.
Примерно в то же самое время корреспондент газеты „Вашингтон пост” в Москве Р. Кайзер записывает: „Ю. Андропов один из наиболее умных среди сегодняшних советских руководителей, но он ничуть не симпатизирует интеллигенции”.
Происходившее в республиках так или иначе становилось известным в центре. Иногда сами органы были заинтересованы в этом. Поскольку это способствовало осуществлению андроповского плана по восстановлению в стране атмосферы страха. Растопившая страх оттепель должна была быть забыта. На страну вновь надвигаются заморозки. Опять нормой должны стать всеобщая подозрительность, боязнь всего и вся. Андропов черпает из богатого опыта КПСС по натравливанию одних слоев на другие. Он стремится воссоздать обстановку дней своей юности, когда ,ДЦС намеренно накалял атмосферу и с бешеной злобой натравливал актив против партии, партию против народа, народ друг против друга, планируя свое очередное преступление против всех”.