Последние ратники. Бросок волка
Шрифт:
Кто-то из этих существ походя сбил с ног и Яшку. Одежда погорельца не только шаяла и исходила дымом, но и была заметно посечена. Как и у многих других спасённых. Ни женщин, ни старых, ни малых среди приговорённых к аутодафе не было. Одни бородатые мужики с изрядно отёсанными временем и опытом харями. Причём исключительтно призывного по здешним порядкам возраста. Пару раз на аналитика бесмпардонно наступили, еще столько же по нему мимоходом прошлись, едва не растерев при этом по земле все его внутренности. Но по большому счету отделался он легко. Надо
Мало того. Оказалось, что неплохо себя чувствует и Перстень. Тати, единственным стремлением которых только что было разорвать всадника и его коня, теперь преследовали совершенно иную цель. Звалась она самосохранение. Потому что к рубящему и топчущему их чудищу-кентавру присоединились еще два. Хром и Ромей.
Хоть убей, Яшка не мог уразуметь, каким образом у инвалида получается управлять конем в самой гуще схватки вообще не прибегая к помощи рук. Он размахивал своим кривым клинком с явным знанием дела. Монотонно и буднично. Словно естественная профессиональная обязанность старосты глухой деревушки заключалась именно в этом.
Лихих людишек становилось все меньше и меньше. Одних кара уже настигла, вторые во все лопатки припустили к спасительным лесным зарослям. Тем более, что вырвавшиеся из пекла люди, орущие, вопящие на все лады и готовые на пути к спасению смести всё, что угодно, являли собой достаточно устрашающее зрелище, чтобы броситься со всех ног и от него тоже.
Поначалу Якову показалось странным, что этом погорелом собрании ему вроде как привиделась пара знакомых лиц. А потом он понял, что ничего удивительного в том нет. Мордовороты с подпаленными бородами и в самом деле были ему знакомы.
Некоторых он видел прошлой ночью в крепости.
По ту сторону её стен.
Жутковатая догадка обожгла сознание, когда он в толчее и неразберихе вдруг встретился глазами с угрюмым взглядом седоусого воина со свежей раной на лысой макушке. Тем самым, который объявил о сдаче дружины боярина Клина.
15. Спасение из огня (окончание)
— Так, — шумно выдохнул Перстень. Живописная лесная прогалина, полого сбегающая к поросшему орешником ручью, полнилась пением птиц, но сколько-нибудь радостнее на душе от этого никому не становилось. — И что же мы имеем, братцы вы мои? Что-то у меня башка от всего этого того и гляди разболится.
— Дрянное дело мы имеем, — глухо проворчал Хром. — Изменой то дело зовется.
— Можно подумать, до сей поры оно как-то иначе звалось.
— Но теперь-то все с ног на голову повернулось. И я теперь на белозерцев малость иначе смотреть стал.
— Это как же, интересно?
— Например, как на тех, чей наместник приказал сжечь полоненных и раненых людей Клина Ратиборыча. Живьём. Это — раз. Какого хрена сюда вообще припёрлась белозерская рать? Кто её звал и кто ждал? Уж не заметать ли следы явилась? Вот тебе два.
— А про тех, кто вместе с тобой этих самых людишек из огня вытащили, ты, видать, забыл? Могу напомнить.
—
— С какой стати ему это делать?
— Хороший вопрос.
Перстень кисло хмыкнул и глянул на совершенно спокойно сидящего на пеньке и правящего нож Ромея.
— И как же будем его решать, — тускло глянул в глаза однорукому белозерский воевода.
— Я вот в толк не возьму — ты меня запугать хочешь, или в сторону от разговора, не особо тебе приятного, увести?
— Наш разговор, выходит, господарю тысяцкому неприятен? И чем же это, интересно было бы узнать?
— Наместник Белоозера — изменник. А ты — его правая рука. Воевода…
Они какое-то время посидели в молчании.
— Наваристая каша получается. — После недолгого раздумья, заполненного шевелением бровей и почесыванием бороды, проронил Перстень. — Главное, жуть как интересно, что ж нам теперь дальше делать?
Впрочем, очень походило на то, что вопрос он задал сам себе. Он обвел колючим насмешливым взглядом собеседников. Ни Яков, ни Хром не проронили ни слова. Важно было, что решит белозерский воевода сам.
— Вернее, что делать дальше мне …
Они сидели в кружок на маленькой лесной прогалине. Перстень на земле, сложив ноги на печенежский манер, однорукий пристроился на особенно сильно выпиравшем из земли толстенном корне, задумчиво пристроив руку на рукояти ножа, а Яков прислонился спиной к дереву.
— Теряем время.
Видимо, чересчур долгое молчание, связанное с мыслительными процессами, действительно не вписывалось в натуру предков. Перстень подорвался на ноги очень быстро, как будто и не сидел только что в неудобной позе, от которой у нормального человека мгновенно свело бы ноги. На требовательно-вопрошающий взор Хрома воевода лишь невесело ухмыльнулся:
— Думай, как знаешь, но нам осталась одна дорога — к моим белозерцам. Если, конечно, ты не желаешь, чтобы еще и они с киевлянами порубали друг друга. Спросим кой-что у Фрол-Силыча. Я в конце концов воевода, меня-то не пропустить к нему сквозь мой же полк будет сложно.
— Это да, — фыркнул однорукий. — Но зато я представляю, насколько нам с этим вот отроком в случае чего выбраться из середки вражеского стана будет непросто.
— Вражеского, говоришь?
— Предположительно.
Два воина несколько мгновений меряли друг друга не особенно союзническими взглядами.
— За своих людей я ручаюсь, — бросил Перстень.
— Я в этом уверен, — и не думал униматься Хром. — Только когда замышляется великое зло, никогда не знаешь, с какой стороны тебе удар прилетит. Может и со спины. На то оно и великое, чтобы везде может окружить.