Последний берег
Шрифт:
– Конечно.
Даниэль вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Я посмотрела ей вслед. Приятная женщина, что ни говори. Но не слишком ли лихо она поставила мне диагноз? И мало ли что говорила акушерка? Акушерка не могла заглянуть мне внутрь, рентгеновского аппарата у нее при себе не было. Движения ребенка были так достоверны, и молоко прибывало в груди, и…
Зажмурившись, я вспоминала страницы учебника. Клиническая картина достаточно типична: аменорея; утренняя тошнота; пигментация сосков, ореолов и даже линии на животе, у меня пигментация была еще и вокруг рта; увеличение молочных желез и наличие клейкого отделяемого, а иногда и молозива; увеличение объема живота вследствие вздутия кишечника, задержки газов и отложения жировой ткани в брюшной стенке и на ягодицах;
Самые скандальные истории с ложными беременностями случались, разумеется, у женщин сильных мира сего. Кровавая Мария Тюдор напрасно обещала своему супругу Филиппу, который был младше жены на двенадцать лет, наследника. Симптомы беременности, указывавшие на беременность, оказались симптомами рака яичников, или опухоли мозга… или, вернее всего, и того, и другого. Жозефина Богарне также была старше своего мужа, также собиралась осчастливить императора Бонапарта потомством, но оконфузилась. Впрочем, можно предположить, что «старуха Богарне», как звали ее в семействе Бонапарт, просто-напросто лгала, чтобы удержать супруга. Сербская королева Драга Обренович рожала неделю напролет, одна мучительная схватка следовала за другой, пока прибывший на зов русский врач не установил отсутствие беременности. Муж королевы был моложе ее на десять лет и горячо желал получить сына, а быть может, и двух сыновей сразу, ибо королева уверяла всех, что живот у нее весьма велик, и нужно ждать появления на свет близнецов… Увы, вместо близнецов у нее диагностировали гипертрофию сальника, избыточное отложение жировой клетчатки в области живота и запор.
Я заплакала впервые за много месяцев. Мне казалось, моя жизнь кончена. Ничего не ждет меня впереди. Франсуа исчез, Франция оккупирована, мир тонет в бушующей войне.
Я плакала, и плакала, и не могла остановиться. В палату заглянула медицинская сестра, я пыталась ей сказать что-то, но не могла, меня душили рыдания. Пришла доктор Потье, сделала мне инъекцию. Я хотела спросить, что за лекарство; хотела все объяснить, но у меня не было сил, и я заснула – но, кажется, продолжала плакать и во сне.
– Бедная моя девочка! Бедный мой Вороненок!
Шанель сидела рядом с моей кроватью, ее руки гладили мою голову, колючие кольца цеплялись за волосы.
– Все кончено, дитя мое, все твои испытания позади.
Она плакала, ее слезы падали мне на лицо, и я опять простила ей все, и хотела только одного – чтобы и она меня простила…
Мама настаивала на том, чтобы я уехала в «Ла Паузу», и я согласилась. Мне нужен был отдых.
– Ты не поедешь со мной?
– Я не могу, моя радость. У меня работа, важная, очень важная работа…
– Это связано с твоим ателье? Ты снова хочешь его открыть?
– Не знаю. Наверное… Во всяком случае, не раньше, чем кончится война.
– А она когда-нибудь кончится?
– Непременно… Так или иначе.
Дул ветер, было довольно холодно. Я куталась в пальто, подаренное ею пальто – кашемир, подбитый норкой. Драгоценная, богатая вещь. Я зареклась получать подарки от матери – весьма опрометчиво. Я думала, у меня есть целый мир, друзья, любовь, ребенок, работа… А у
Если бы я знала, что она задумала! Какая это была дикая, безумная идея! Я бы смогла отговорить ее, только я. Всех остальных она сумела убедить в своей правоте – ей это удавалось всегда. Что за чудесный дар у нее был, и как бессмысленно она им всегда пользовалась! Зачем только ей могло понадобиться навести мир между двумя мировыми державами? Ей не хотелось отпускать от себя молодого любовника, быть может, последнего в ее жизни? Или тягостное бездействие, длившееся несколько лет, так подействовало на ее ум и душу?
Авантюра, в которую она ввязалась, поразила меня размахом. Масштабное безумие! Но если идет война, которая с каждым днем становится все кровавее, все страшнее, если будущее тонет в багровой дымке, то всегда найдутся люди, которые захотят это остановить. Был летчик Рудольф Гесс, укравший самолет, чтобы полететь к Черчиллю и предложить ему перемирие. Но Черчилль отправил его в Тауэр, а фюрер объявил его безумцем, живущим в мире галлюцинаций. Были те храбрые немецкие генералы, которые решили убить фюрера – поздновато спохватились, на мой взгляд… Они поставили под стол Гитлера портфель, набитый взрывчаткой, но от взрыва погибли четыре человека, а сам Гитлер отделался легкими ранениями. Всех участников мятежа казнили. Но были и те, кто не воровал самолетов и не составлял планов «Валькирия». Были те, кто вел тайные переговоры в глухих дубовых кабинетах, в обстановке строжайшей секретности. Кто бы мог подумать, что среди них была и моя мать?
Как это было? Теперь нам никогда не узнать, а я бы не стала особенно доверять тому, что рассказала мне Шанель. Она не лгала в том, что касалось фактов, но ей свойственно было изменять реальность под свои мечты и желания – словно она выкладывала складки покорно драпирующейся ткани согласно своему вкусу.
– О, мы просто ужинали. Выпили шампанского, и я сказала: мальчики, почему бы мне не прокатиться в Англию? Я давно не виделась с Бенни и с Уинни… А они говорят: поезжай, если тебе так охота. Кстати, спроси Уинни, не надоела ли ему война…
Она шутила, смеялась, жонглировала историями. Я не понимала, чему верить, но знала одно – моя мать попала в историю. Нет, не так – она попала бы в историю, если бы ее планы осуществились. И вся мировая история могла бы пойти по совершенно другому пути…
Однажды я подумала – что, если все это из-за меня? Что, если, стараясь вызволить меня из концлагеря, она дала опрометчивое обещание и теперь вынуждена была его выполнить? Но если это было так, она никогда не сказала об этом, хотя не имела обыкновения скромничать, и евангельский принцип «пусть левая ваша рука не знает, что делает правая» был чужд ей. С тем же успехом она могла это сделать, покоряясь духу авантюризма, завидуя лаврам Маты Хари или просто не желая расставаться со своим молодым любовником. С молодыми любовниками – именно так, во множественном числе. Если иметь в виду, что к сорок третьему году она крутила роман не только с Диклаге, но и с Теодором Моммом, как я и подозревала, и с Вальтером Шелленбергом, главой военной разведки Третьего рейха… Может быть, эта троица игроков и решила разыграть глянцевую карту с темноволосой яркогубой дамой? Были ли у нее реальные шансы уговорить своего старого друга Уилли, Уинстона Черчилля, премьер-министра Великобритании согласиться с основными положениями секретных англо-германских переговоров?
– Разумеется! Ведь и Бенни был на моей стороне, и лорд Раншиман, и родной брат короля, и вообще, ты не представляешь, как много людей в Англии боятся коммунистов куда больше, чем Гитлера! А больше всего тех, кто боялся, что, если Россия выиграет войну, то Сталин захватит Европу. К ним присоединялись те, кто опасался захвата Европы Сталиным. Да и к тому же после заключения мира необязательно было терпеть этого сумасшедшего фюрера. У него болезнь Паркинсона, об этом знают все. Его уберут потихоньку и поставят на его место кого-нибудь вменяемого. Может быть, Шелленберга? И я сказала Тео: «Тео, я еду!» Он был в ужасе, они все были в ужасе, так и пооткрывали рты! Но я смогла их убедить.