Последний довод главковерха
Шрифт:
Вопрос с полковушками решить так и не удалось, вечером по полку передали приказ о передислокации, постояли в обороне и хватит, хорошего помаленьку. Отступали короткими ночными переходами несколько дней, причем эти несколько дней по слухам, нас то выводили на переформирование, то опять оставляли на фронте. Затем полк снова встал в оборону, с боеприпасами по-прежнему была напряженка, делать мне особо было нечего.
Некоторое облегчение принесли начавшиеся дожди, принесшие избавление от всепроникающей немецкой авиации. Видимо, воспользовавшись
Расположившись в обозе с возможным комфортом, я спокойно наблюдал за движением генерала и свиты по расположению полка, все было нормально и естественно, как вдруг, уже по выходе делегации из штаба, произошло нездоровое шевеление. Все двинулись было в сторону наблюдательного пункта, обустроенного неподалеку, а здоровый полковник-артиллерист притормозил Дергачева, взяв его за рукав, и наклонившись лбом ко лбу начал ему что-то втирать. Тот, слегка помявшись, подозвал связиста, и, оставив их вдвоем с полковником, сам поспешил догонять генерала. Связист же привел полковника прямиком ко мне.
— Корпусной бог войны, Винарский Фрол. — Здоровяк артиллерист с легкой усмешкой протянул мне руку для пожатия.
— Командуете корпусной артиллерией, товарищ полковник? — Веду я светскую беседу.
— Не совсем. Только двести двадцать девятым тяжелым корпусным артполком. — Полковник стянул со штабеля тяжелый ящик с тряпьем, подкинул его в воздухе, явно бахвалясь силой своих мускулов, поставил его торчком и разместился на нем, намекая на возможность долгого разговора.
— Все грозятся отправить на переформирование и пополнение. Личный состав в основном сберегли, а вот пушек осталось не так, чтобы много, материальную часть подрастеряли в отступлении и маневрировании.
— Всех грозятся отправить, да никого не отправляют, только и слышишь эти разговоры. — Вежливо поддержал я, выжидая, к чему клонит полковник.
— Мы тут пятый день с фашистом артдуэли ведем. А вчера встретил нашего замначштаба Егорова, знаешь его?
— Нет, не знаю.
— Вот он мне и рассказывает, прислал мол, Некрасов документы на представление неких Лапушкина и Алджонова к Героям. А перед этим того же Лапушкина к Красному Знамени.
Подал все таки документы на награждение, а про лейтенанта больше разговоров не было, так и заглохло.
— И такое там в этом представлении написано, — продолжает сверлить меня взглядом богатырь полковник, — что если поверить, то просто представление получается. Цирковое. «Точным минометным огнем уничтожил двигавшийся в походных порядках батальон пехоты противника». «Уничтожил самолеты». «Уничтожил штаб армейского корпуса». Сказки! Я и до того слышал про Лапушкина из сто пятьдесят девятой, будто он на три сажени сквозь землю видит.
Да, это выражение
— Вот меня зло взяло, точнее, любопытство, — поправился полковник, — раньше сплетни ходили, а то документы пошли. Смех!
— И что же тут смешного? — Начинаю заводиться я.
— Ну, Егорова я быстро на место поставил, чтобы он не особенно про нашу косорукость распевал. А сейчас я хочу самого тебя за язык поймать…
— Я-то причем, товарищ полковник? Разбирайтесь с Егоровым, Ивановым или Петровым, с кем хотите. Я тут лежу, никого не трогаю, только что примус не починяю. Может, Вам вправду примус починить нужно, так…
— Какой еще примус?! Ты, Лапушкин, говори, да не заговаривайся! — Полковник вскочил, схватил сиденье-ящик и грохнул его наверх штабеля, обрушив целый ряд других, стойка, поддерживающая навес, свалилась, брезент опустился, обрушив прямо на мою перину потоки скопившейся на нем воды. Старшина, заведующий обозом, спрятался за штабелями с глаз развоевавшегося полковника, а тот, схватив лошадь за повод, чуть не волоком потащил ее в сторону штаба, не обращая внимания на скачущего вокруг него возницу.
— Если ты мне сейчас первый же снаряд посередине немецкой батареи не положишь, я тебя, Лапушкин, сразу и навсегда от всех болезней вылечу!
Ну, все, Фантомас разбушевался! Злиться было бесполезно, взывать к доводам рассудка тоже, оставалось посмеяться над устроенной взбесившимся полковником клоунадой, что я потихоньку и делал. Теплый дождь не мог испортить мне настроения, я уже и так до костей промок под устроенным грозным богом войны водопадом. Тот тащил лошадь, время от времени зло на меня оглядываясь, и за этими оглядываниями свернул не в ту сторону.
— Товарищ полковник, если мы в штаб, то это туда!
Генерал с сопровождающими уже уехал, и возле блиндажа штаба полка под дождем мокло все наше командование во главе с Дергачевым. Полковник, завидев удивленных людей, как-то сразу сдулся и сник, даже не верилось, что он только что клокотал действующим вулканом.
— Мы тут с товарищем Лапушкиным пострелять по немцам решили, — смущенно объяснил он наше странное появление. — Вы, товарищ майор, соедините меня с Филипповым.
Весь прикол ситуации заключался в том, что если боевые порядки дивизии даже после уплотнения фронта растягивались на тридцать километров, то весь шестой стрелковый корпус был разбросан на добрую сотню, и видеть пушки артполка Винарского я никак не мог. Однако бравый артиллерист зря рассчитывал на образцовый порядок в системе нашей связи. Прямой линии между полком Дергачева и штабом Винарского быть, конечно, не могло, звонить приходилось через посредство штаба нашей дивизии, а потом штаба корпуса, и ждать, что весь этот лабиринт проводов вдруг возьмет, и сработает идеально, было в высшей степени наивно.