Последний фарт
Шрифт:
Славно думалось одному на нартах.
— Ну-ну, лентяй — прикрикнул он на белого.
Упряжка выскочила к жилищу Слепцова. Почему столько нарт стоит у его юрты? И костры горят, и у огня на корточках люди.
Над кострами в закопченных котлах громко бурлила вода. Сладко пощипывал в носу запах молодой оленины.
— А-а-а… Стадо Громова, — догадался Гермоген. Он распряг оленей и пошел к юрте Слепцова.
Он удивился, что появились пастухи в этих малокормных местах.
С верховий реки подкатил на резных нартах, обтянутых белыми шкурами,
Он передал упряжку старому пастуху, взял сумку и скрылся за дверью юрты.
Вскоре за ним вошел Гермоген и еще несколько охотников.
Слепцов молча кивнул Гермогену. В юрте было еще несколько человек.
Развалившись за столом, Громов рассуждал:
— Стряхните пыль с мозгов, вспомните, какие стада диких оленей паслись в распадках? Какими тучами кружилась над водой дичь? Пушные звери, словно собаки, бродили у ваших жилищ. Кто разогнал зверя, напугал птицу, выбил оленьи стада?
— Да, да… — качали головами старики.
— Мы не знали соли, но глаза наши были зоркими до старости. Не было муки, но разве наши желудки не раздувались от мяса?
— Да… Да…
— Оглянитесь, посулами да подарками чужие люди усыпили мудрость таких, как Калланах. Он показал дорогу в наши земли. Победнела тайга. Забыл дорогу в ловушки зверь. Разве умирать собираются таежные люди?
— Да… Да…
Переглядываются старики, слушая речь человека имущего, знающего грамоту.
— Пусть прислушаются ваши уши, откроются глаза. Ваших сыновей заставят искать желтые камни, а красивых девушек заберут себе в жены. Дети уйдут от вас. Им остригут волосы, наденут на глаза стекла, чтобы не стыдно было насмехаться над стариками. Кто сошьет одежду? Кто выделает шкурки зверя? Кто позаботится о вашей старости?
— Да… Да…
— Почему молчит человек, видевший жизнь больше других? — Глаза оленевода остановились на Гермогене. — Или подарки чужих стали дороже своего народа? Или уста мои сделались говорящими неправду?
Все ждали, что скажет мудрый старик. Гермоген долго набивал трубку.
— Верно, много видел я зим, но глаза мои не покинула зоркость. К старому сердцу подступает стужа, но его не подернула корочка льда. Я видел, как в распадках среди густых лиственниц пробивались молодые березки. Нынче там высится белоствольный лес. Пусть растет береза. Она даст нам бересту для посуды, крепкие полозья для нарт и жарко пылающие дрова в очагах. — Он замолчал и устало опустил голову.
— Однако, олений зад умнее твоей головы. Он защищает его от волка. А ты подставляешь горло хищнику, — Громов насмешливо оглядел Гермогена. — Где же береста, которую ты снимаешь с березы? Я вижу на тебе одежду, что дает олень, и варишь ты его мясо. Не видно на тебе и таких товаров, какие привозили купцы.
— Добрые товары возил купец, — тоскливо вздохнул каюр Александров. — Хорошо, однако, выпить бутылочку спирта, а можно и две. Так еще лучше.
Громов ухватился за слова бывалого каюра.
— Купцы не лживые люди! Старая власть не надсмехалась над таежными жителями.
Маленький, юркий охотник выплеснул остатки чая, крякнул:
— Обида делает тебя неслышащим, — заговорил он раздраженно. — За пушнину мы получили все. Верно, были худые люди, но их выгнали, и власть спасибо сказала. — Он наклонился к очагу, прикурил от уголька. — Человек, слышавший плохо, может сделаться лжецом.
Громов не сдавался.
— Разве не валяются в тайге оленьи головы, отрезанные неумелыми руками? Разве Среднекан не сделался русским? Там строят дома, склады. Разве белоголовый не забрал самую красивую девушку? Или не уходят молодые в новые школы самовольно? Может, вы забыли, как украли у старшины Винокурова девку и увезли на Большую землю?
— Да, да. Зачем нам новая власть? Тайга велика. Надо уходить в горы, — пробурчал Александров.
— Правильно говоришь, — сощурился Громов. — Мои стада пойдут на север. Кто хочет, может идти со мной. Неимущим я дам оленей, хозяевами сделаю. Пусть чужие останутся без мяса и нарт. — Он повернулся к Маркелу.
Маркел поглядел на отца, но тот не поднял головы.
— Дичь возвращается туда, где она вывелась. Даже куропатка не оставляет своего места, — зажмурившись, ответил робко Маркел. — Я пасу чужие стада, но живу на своей земле.
Громов изменился в лице.
— О холодной ночи думают днем. — Он с ненавистью покосился на батрака. — Если спит мудрость, тогда не до сна желудку. На кого вы рассчитываете? На Ве-Ке-Пе? Ему не до наших очагов. Все одни обещания. Где много слов, там мало правды…
— Я знаю, кто Ве-Ке-Пе, — это Федот, Куренев — учитель, мой внук Миколка. Вот кто! — Гермоген поглядел на стариков. — Когда это было, чтобы бедняк-сирота поехал учиться и директором школы сделался? А?.. Кто отбирает у богачей излишки и делит среди бедняков?
— Рано каркаешь, старый ворон! — оборвал Громов старика. — Сохатый не сломал рога, и у него есть еще сильные ноги. Иди, служи чужим людям, пока тебя держит земля…
— Пойду, пожалуй, — ответил Гермоген. — Если весеннее солнце согнало снег, то глупо осколку льда стремиться задержать зиму.
— Чего же стоишь? Иди!..— уже закричал Громов. — Маркела с собой забери. Он отъелся на хозяйском мясе. Забылся вовсе…
Поднялся старик Слепцов. Он подошел к двери и распахнул ее ударом ноги:
— Однако, это ты забылся. Разве ты хозяин здесь и тебе принадлежит мое жилище?
Громов схватил одежду, сумку и хлопнул дверью. Скоро донесся его озлобленный крик на оленей.
Старики посидели, помолчали: случилось такое, чего еще не бывало в тайге.
Прав, видно, Гермоген. Новые мысли, как молодые побеги березки, теснили старое представление о несокрушимой власти тойонов…