Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Вместо предисловия
Январское утро 1981 года свежо и ясно; солнце блестит на отягченных снегом ветвях деревьев, кустах и искусно подровненных живых изгородях Аумюле, расположенного в 20 километрах восточнее предместья Гамбурга на самом краю Саксонского леса. Большие фахверковые дома, выстроенные в начале XX века, каждый — со своей собственной подстриженной лужайкой и кустарником, глядят на неспешную череду машин и конных экипажей; их водители в поисках места для стоянки грозят окончательно заблокировать движение в этом обычно тихом городишке.
Выходя из машин, люди сливались с огромной толпой, что клубилась по обочинам и, делая один осторожный шаг за другим, текла мимо домов
Постепенно путь выводил их к просвету перед круглой часовней из красного и пурпурного кирпича, выстроенной в стиле 1930-х; крышу конусом, крытую зеленой медью, проглядывавшей в тех местах, где снег сдуло ветром, поддерживала низкая башня с простым крестом. Это — Мемориальная часовня Бисмарка. Внутри часовни лежит в гробу, драпированном черно-красно-золотым флагом Федеративной республики, последний из гросс-адмиралов германского военно-морского флота; на флаге — его кортик; вокруг гроба почетный караул из пожилых мужчин с гордыми и суровыми лицами. Кое у кого на лацканах гражданских плащей, на узлах черных галстуков проглядывают черно-бело-красные ленты и Рыцарские кресты. Все они — бывшие офицеры ВМФ. Один стоит перед гробом, держа на черной подушке награды гросс-адмирала: Рыцарский крест с дубовыми листьями, Железный крест еше со времен кайзера, Рыцарский крест Прусского королевского ордена Дома Гогенцоллернов с мечами... Среди них выделяется Военный знак подводника с бриллиантами.
Люди из медленной и все увеличивающейся траурной процессии с Кирхенвег чинно проходят к гробу. Многие из них принадлежат к тому же поколению, что и те, кто стоит в суровом карауле; ни гражданская одежда, ни возраст не могут скрыть их военной, выправки. У некоторых фуражки морских офицеров, а на лацканах знаки подводника или одного из морских союзов; может быть, половина из них — представители старого ВМФ, но другие рода войск Третьего рейха тоже представлены: здесь есть бывшие танкисты, пилоты люфтваффе, штандартенфюреры и штурм-баннфюреры СС с серебристыми волосами...
«Неужели не будет Монке?»
Толпа снаружи все пребывает.
«Монке!» — повторяет кто-то. Вильгельм Монке, бригаден-фюрер СС, последний комендант «Цитадели» — правительственного района Берлина в апреле 1945 года.
Есть отдельная очередь — расписаться в книгах соболезнования, которые раскрытыми лежат на столах под длинным навесом, сооруженным за часовней. Старые товарищи узнают друг друга; образуются группы; облачка пара поднимаются в морозном воздухе; громкие голоса осуждают отказ правительства обеспечить государственные похороны или военные почести человеку, награжденному Рыцарским крестом с дубовыми листьями, или позволить посещение официального представителя; другие поражаются тому количеству людей, которые все же пришли в это морозное утро...
«Старик, это же Рудель! Ты видел Руделя?»
Полковник Ганс Ульрих Рудель, ас-истребитель, единственный кавалер высшей военной награды Третьего рейха, с сильно загорелым лицом, поредевшими белыми волосами, тяжело опирается на костыли, раздавая автографы таким же шестидесятилетним ветеранам, как он сам.
Те, кто помладше, инстинктивно чувствовали, что они здесь чужие; ничего не надо было говорить; все было видно по выправке, по манерам, по голосам, принадлежавшим другому времени; эти голоса привыкли отдавать приказы, в них еще звучали живые переживания молодых мужчин, которые на короткий срок оказались хозяевами всей Европы — и испытали «нидерганг», ужасное поражение. Это были люди, которые пришли почтить своего последнего командира, давным-давно прославленные или опороченные историей, пришли поддержать в себе чувство собственного достоинства, заслуженного участием в таких событиях, от памяти о которых остальной мир
Несколько коротко стриженных, запакованных в кожаные куртки юношей из «Гау-Ханса» и других неонацистких движений, которые пришли вместе с ними, возможно, столь же чужды им, как и любопытные и скептичные юные представители прессы, явно удивленные столь большим количеством народа и пытающиеся понять, что же все это значит.
Возможно, ключ — в надписях на венках: «В память о нашем рейхспрезиденте» — от Ассоциации представителей восточных земель, «История оценит, человек ошибается» — от членов бундестага; простой венок от «Вольфа-Рюдигера, Ильзы и Рудольфа Гесса», другой — от «Ассоциации подводников имени Вальтера Форстмана», аса подводной войны времен Первой мировой, первого командира Дёница на субмарине, одного из немногих выживших с U-39, одного из «Экипажа 36»; «В искренней памяти» — от обер-лейтенанта флота Ганса Эриха Кумметца, бывшего капитана U-235... Таких посланий великое множество.
Заупокойная служба началась. Двери часовни были открыты уже два часа, и последних из тех, кто еще хочет зайти, приходится останавливать почти что силой. Теперь громкоговорители транслируют слова вице-адмирала Эдварда Вегенера толпе снаружи; он говорит о жизни гросс-адмирала.
Генрих Йенеке, один из тех, кто слушает снаружи под снегопадом, живо припоминает ужас последних дней Третьего рейха, когда он, вчерашний школьник, был помещен в барак всего в часе езды от Аумюле. В его голове само собой складываются слова: «Великая немецкая ложь, оправдание всей слепоты, трусости, безответственности...», «...гросс-адмирал Дёниц был великим военачальником. Его качества лидера шли от его целеустремленности и ясности ума. Он завоевал сердца своих людей своей непревзойденной харизмой...».
«У него был дар глядеть в самый центр любой проблемы и ясно и просто представлять ее любому человеку. У него были способность принимать решения и сила осуществлять то, что он считал правильным. Он был человеком молодого поколения, новатором, богатым на идеи. Он обладал духом молодых. Он вдохновлял молодых офицеров корпуса подводных лодок, равно как и унтер-офицеров и простых моряков на выполнение своего долга. Даже в самые тяжелые дни войны, когда были понесены гигантские потери, подводный флот не испытывал недостатка в добровольцах.
Его лидерство было основано на воинских достоинствах гросс-адмирала, тех самых, что сплотили подводников Второй мировой войны и превратили их в единое целое, людей, гордых своим успехом и, в конце концов, принесших ту жертву, которая вызывает в памяти примеры античного героизма».
Когда его назначили главнокомандующим ВМФ, продолжал Вегенер, Дёниц вышел за рамки чисто военной деятельности и вступил в большую политику. Нуждаясь в доверии Гитлера для того, чтобы флот выполнял свои боевые задачи, он заслужил это доверие, и именно благодаря этому и той непоколебимой верности до конца Гитлер назначил его своим преемником.
«Сегодня, освободившись от предубеждений, каждый может спросить себя: может ли одно верное исполнение приказов оправдать этические принципы немецкого солдата?..»
В самом конце речи Вегенер обратил внимание на тот факт, что федеральный министр обороны не явился на похороны, и этот упрек поддержали яростным свистом собравшиеся.
«Гросс-адмирал был даже лишен почестей, которых удостаивают всех награжденных Рыцарским крестом...»
Снова свист.
«Жизнь великого воина закончилась. Его имя теперь — часть истории. Мы, люди старого флота, благодарны ему, воплотившему в себе образец настоящего вождя. Мы благодарим его за то, что он так безукоризненно вел нас вперед во время войны. Мы благодарим его за твердость, с которой он закончил эту войну. Перед этой могилой мы выражаем ему свою любовь и благодарное поклонение.