Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения
Шрифт:
Внешний люк флагмана был распахнут. Его заметили! Предупредительно открыли проход. Хокинс взошел по трапу в шлюз и тут нахмурился — внутренняя дверь оказалась заперта. За дверью открылся пустынный коридор. Озадаченный, что никто не вышел навстречу, Хокинс добрался до мостика, взбежал по ступенькам…
Под смотровым куполом несколько офицеров на первый взгляд вели оживленную беседу. Но в мертвой тишине не раздавалось ни звука. Отыскав взглядом адмирала, Хокинс ринулся к нему, отдал честь. Но адмирал не шелохнулся. Его спутники тоже.
— Сэр, — выпалил Хокинс, — мой корабль, как и ваш, угодил в разлом и претерпел изменения. У
Адмирал и бровью не повел. Хокинс никогда прежде с ним не общался, видел только издалека. Это был высокий, сдержанный человек, ветеран двух войн. С каскадом наградных лент на груди, в остро отутюженных брюках и безукоризненном небесно-голубом кителе. Лицо — смесь славянина с протестантом: безучастное, но суровое. Глаза цвета голубого китайского фарфора.
Хокинс легонько ткнул адмирала в грудь, и тот как стоял так и рухнул.
Следом повалились его товарищи.
Можно обойти корабль сверху донизу, но найдешь только кукол в натуральную величину. Та же история и на других тринадцати суднах.
Флотилия кусов — не исключение.
Тогда почему эта участь миновала его?
Нет, вопрос неверный. Правильней спросить, почему это случилось вообще? Почему два флота и челнок уподобились гигантским игрушкам?
Выбравшись из корабля, Хокинс направился к отдаленной насыпи, чтобы оттуда оглядеть окрестности. С каждым шагом повторял про себя как молитву: если это все — иллюзия, вызванное лекарством помутнение, то пусть оно поскорее закончится.
Он проходил впадину за впадиной, взбирался на склоны, огибал песчаные холмы. Последний склон буквально утопал в песке. Сопровождаемый собственной тенью, Хокинс карабкался вверх.
Насыпь оказалась на удивление гладкой. Протянув руку, он коснулся ровной поверхности и ощутил под пальцами структуру дерева. На этом сюрпризы не закончились: таинственная возвышенность поднималась из песка вертикально, как стена.
Приподнявшись, Хокинс ухватился за край стены, подтянулся и забрался на нее. Выпрямившись, обнаружил, что стоит на деревянной полосе метра три шириной. Полоса уходила вправо и влево насколько хватало глаз. Позади простиралась пустыня. Далеко, у самого горизонта, угадывалась другая такая же полоса. В мареве дрожали очертания флотилий, крохотной точкой темнел челнок, рядом поблескивало уже знакомое озерцо.
Хокинс развернулся и остолбенел. Деревянная стена головокружительно ниспадала к бескрайней зеленой равнине. Вдалеке виднелись деревья — высокие, выше даже самой стены, а за ними — гигантская постройка, занимающая не один квадратный километр.
Подул легкий приятный ветерок — не чета вихрю из горнила горы. В воздухе разливались ароматы травы и полевых цветов.
Чуть поодаль слева виднелся уклон, ведущий к равнине. Зачем останавливаться на достигнутом? Какой смысл возвращаться на корабль? Спуститься вниз и дойти до таинственной постройки выглядело заманчиво. Наверняка там обитают разумные существа. Если не приставят нож к горлу, может растолкуют, что к чему.
Хокинс зашагал к склону. В глаза бросилось, что тот сложен из груды разнообразных предметов — правда, из каких, разглядеть не удалось. Прямо как в детстве — прыгай с одного выступа на другой, и вскоре очутишься внизу.
Однако все веселье мигом закончилось, едва он подошел к склону. При виде верхнего предмета кровь в жилах обратилась в лед.
Пластмассовый
Люди и вещи, вещи и люди. Все — из того же зыбкого материала, что и челнок. Брошенные за ненадобностью, как старые куклы.
Детали единого набора.
Внезапно огромная гора шевельнулась. Устрашающий вихрь завыл громче.
Да, гора двигалась. Становилась все выше. Уже различались деревца на ее вершине. Исполинские ноги несли гору вперед. Нижние уступы выпрямились и превратились в руки.
В памяти всплыли строки из Хайяма:
Кто мы? Куклы на нитках, а кукольщик наш — небосвод. Он в большом балагане своем представленье ведет. Нас теперь на ковре бытия поиграть он заставит, А потом в свой сундук одного за другим уберет. [5]5
Перевод В. Державина.
Изначально игра называлась «Шумер». Потом она разрослась до размеров Земли.
А теперь охватила космос.
Хокинс рванул прочь. Обратно к краю стены, вниз, и по песчаным дюнам.
В голове молоточками стучал единственный вопрос: как ему удалось оборвать нити и выпасть из Великой иллюзии?
Предмет, не предмет — неважно. Главное, он — марионетка, как и все человечество.
Конкретно ему положено находиться в челноке, бороздить просторы космоса.
За спиной громыхали исполинские шаги. Необъятная рука черной тучей закрыла небо.
Хокинс бежал изо всех сил. Бежал к челноку. Зачем, спрашивал он себя, зачем бежать на корабль? В пластмассовой игрушке далеко не улетишь.
Впрочем, ответ очевиден. Его место там, на борту.
Небосвод заслонила туча поменьше. Ладонь. Представьте: божественное дитя придумало новую игру. Сначала пускает кораблики в луже — воплощении Семи Морей. Потом направляет суда в космос. Утомившись, дитя засыпает, тем временем оживает одна из игрушек. Как поступит малыш?
Например, Хокинс на его месте разломал бы фигурку в поисках заводного механизма или в порыве ярости прихлопнул бы как муху.
Даже не глядя, он чуял — гигантская рука совсем близко. До корабля оставались считанные шаги. Взлетев по трапу в шлюз, Хокинс хлопнул дверью — звонко лязгнул автоматический замок. Переборки, как и прежде, отливали металлом.
Хокинс метнулся в кабину управления. На обзорном экране вместо песка теперь темнел космос.
Баночка с лекарством полетела в мусорку…
Итак, радиограмма о наступлении кусов отправлена. Пора возвращаться.
Последние полчаса — это был сущий кошмар, зато теперь наступила полная ясность.