Последний из рыцарей
Шрифт:
Граф с изумлением уставился на него.
— Что она вам сказала? — с трудом выговорил он.
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Ах, вот как! Тогда в чем же вы меня обвиняете?
Тристан отвернулся, граф вызывал у него омерзение. Говорить больше было не о чем.
Итак, слава Богу, поборники истинной власти не имели отношения к исчезновению Марины.
7
Наступил вечер.
Тристан осторожно постучал
— Как они себя чувствуют? — спросил он.
— Маленькая герцогиня спит, — неприветливо ответила камеристка. — И Ее Высочество тоже нуждается в отдыхе.
— Спасибо, тогда я не буду мешать. Передайте им мой поклон.
— Это вы, Тристан? — послышался голос Хильдегард из спальни. — Заходите, пожалуйста!
С недовольным видом камеристка впустила Тристана в покои герцогини.
«Часто слуги бывают чванливее своих господ», — думал Тристан, входя в спальню Хильдегард.
В огромной кровати Марина казалась совсем маленькой. Хильдегард, завернутая в одеяло, сидела на скамье у окна, опершись на гору подушек. В спальне горели всего две свечи.
Хильдегард попросила Тристана сесть рядом с ней. Он поблагодарил и извинился за поздний визит.
— Я ждала вас, Тристан. — Голос Хильдегард звучал хрипло, после пролитых сегодня слез. — Вы знаете, человеку иногда требуется поддержка более сильного. Потому-то многие великие полководцы верили в Бога.
Тристан кивнул:
— Я полагаю, это был самый тяжелый день в вашей жизни, герцогиня.
— Не спорю. Хотя должна признаться, что на мою долю выпало немало тяжелых дней. Не могу ли я предложить вам рюмку вина?
— Спасибо, только если вы сами тоже выпьете.
— Мне сейчас нельзя пить вино.
— Вы правы. Тогда и я не буду пить. Мне хотелось бы служить вам опорой, герцогиня.
Хильдегард слабо улыбнулась.
— Спасибо за красивые слова, Тристан.
— Но я и в самом деле хочу этого.
Даже при слабом свете он видел, как изменилось ее лицо за этот день. И, тем не менее, она казалась ему красивой, она казалась ему красивой даже тогда, когда ее лицо было обезображено водянкой. Теперь от водянки почти не осталось следов, но Тристан знал, что она еще вернется к Хильдегард, и не раз. Он понимал, что у герцогини больное сердце, а это часто сопровождается водянкой.
Кое-чему он все-таки научился у своих родичей-целителей!
Мало кто счел бы герцогиню Хильдегард красивой. Только Тристан да еще несколько человек умели разглядеть ее тонкую красоту и очарование. Ее мягкий умный взгляд, теплую улыбку и грациозные движения.
Однако годы и болезнь не пощадили Хильдегард. Она слишком рано увяла, во всяком случае,
Тристан не обращал на это внимания. Его привлекала в герцогине не внешняя красота.
Он не знал, что именно ей известно о случившемся и не хотел рассказывать больше того, что она знает.
— Что вы теперь намерены делать, герцогиня? — тихо спросил он.
Хильдегард медленно повернулась к нему.
— Не знаю, Тристан, — беспомощно прошептала она. — Правда, не знаю.
— Вернетесь домой в Ризенштейн?
— Домой? — Она вздрогнула. — Ризенштейн никогда не был моим домом. Я всегда была там чужая, к тому же этикет там отличается и строгостью, и лицемерием, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Думаю, что понимаю: под видимостью благопристойности скрывается множество пороков.
— Вот именно. Нет, я не хочу возвращаться в Ризенштейн. Марине там будет плохо. Моя родная страна, увы, захвачена турками, но и здесь после смерти герцога Йохума нам тоже оставаться нельзя.
Тристану показалась, что герцогиня, несмотря ни на что, тяжело переживает смерть мужа. Она вся как будто сжалась, стараясь отгородиться от беспощадного мира. Герцог Йохум погиб такой бесславной, такой унизительной смертью. Такой жалкой!
Негромкий возглас Марины заставил Тристана и Хильдегард вздрогнуть. Девочка металась во сне, словно пыталась вырваться от кого-то.
Хильдегард хотела встать.
— Сидите, герцогиня, я сейчас успокою ее, — сказал Тристан.
Склонившись над кроватью, он мягко заговорил с Мариной:
— Тише, тише, Марина, тебе никто не угрожает. Здесь, в маминой комнате, ты в полной безопасности. Тут до тебя никто не доберется.
Марина открыла глаза и в страхе уставилась на него. Потом закричала и начала биться.
— Нет, нет! Вы не смеете! — кричала она.
— Не бойся, это Тристан, наш рыцарь! — сказала Хильдегард, желая успокоить дочь.
По-видимому, Марина еще не совсем очнулась от сна, но постепенно взгляд ее стал более осмысленным, страх и боль, отражавшиеся в нем, понемногу таяли. Нижняя губа у нее все еще дрожала.
— Спи, дитя мое, — ласково сказал Тристан. — Мы с твоей мамой будем охранять тебя.
Марина в тоске откинулась на подушки и закрыла глаза. Порошок, который ей дал доктор, еще действовал, и Тристан вернулся к Хильдегард.
Ему и Хильдегард одновременно пришла в голову мысль, что после случившегося Марина ни разу не обратилась, ни к кому лично. Те несколько слов, что она произнесла, не предназначались какому-либо определенному человеку. Марина по-прежнему билась в тисках неведомого им кошмара.