Последний конвой. Часть 3
Шрифт:
Стало быть, телохранителем эмиссара он быть никак не может. Тогда кто это? И с какой целью эмиссар притащил с собой постороннего?
А может, это вовсе и не так? Новая смена растет быстро. Юный, но уже перспективный стратег? Тогда стоит обратить внимание…
— Мы рады приветствовать вас, о великий эмир.
Джарваль с улыбкой шагнул навстречу гостям.
— Я тоже рад вас видеть, мои дорогие друзья. Позвольте пожать вашу мужественную руку, эмиссар Родь-и-он. Я так счастлив лицезреть вас снова, о несравненная Жасмин. Ваша красота ослепляет, словно свет Солнца в полдень. Не
Лидия слегка смутилась от обилия комплиментов, а Быков даже глазом не моргнул. Сделал шаг вперед и крепко пожал протянутую руку шейха.
— А кто это с вами, о мой юный и прекрасный цветок? Вы представите меня своему юному спутнику?
— Да, конечно, — заторопилась Лидия, — Стив, это эмир Джарваль. Монарх королевства Суданского.
Она быстро повернулась к шейху:
— Знакомьтесь, великий эмир, это Стивен Майер. Наш новый политрук.
Она на секунду замялась, как бы собираясь добавить что-то еще, но не решилась и оборвала фразу.
— Сти-и-вен, — нараспев произнес Джарваль, — Стивен Майер. Политрук. Постараюсь запомнить.
При этом Джарваль не стал протягивать Стивену руку для церемонного рукопожатия, а лишь слегка наклонил голову, как бы подчеркивая — прикосновение к эмиру нужно заслужить делами, а не должностью. Чтобы не выглядеть совсем глупо, Стив тоже поклонился в ответ, прижав правую ладонь к груди. Со стороны было сложно понять — он таким образом попытается выразить свое восхищение шейхом, или у него внезапно заболела рана на груди.
Джарваль еще некоторое время оценивающе рассматривал Майера, затем переключился на остальных.
— Проходите, гости дорогие, присаживайтесь.
Он слегка повысил голос.
— Абд, принеси нам чаю.
Мебель в резиденции шейха оказалась весьма потрепанной. Ветхий диван с вытертым матерчатым сидением, да пара видавших виды кожаных кресел с изорванными спинками. Лидия скромно примостилась на уголок кресла, Стивен и Родион сели на диван. Словно привидение, неслышно подошел Абдулла с подносом и небольшим стеклянным столиком, который установил подле дивана, расставил на нем приборы, розетки с вареньем и непривычными лакомствами. Ушел, а затем вернулся вновь с большим сильно закопченным металлическим чайником. Наливать кипяток он, однако, не стал, поставил сосуд на стол и удалился, не произнеся ни слова.
— Прошу вас, господа. Угощайтесь!
Джарваль уселся на единственное свободное кресло, противно скрипнувшее под его весом. Возникла неловкая пауза. Родион решил немного разрядить обстановку и принялся самостоятельно разливать кипяток по чашкам. Лидия заинтересовалась содержимым столика и, взяв ложечку, осторожно попробовала одно из предложенных угощений. Выражение крайнего удивления вскоре сменилось довольством. Она оценивающе чмокнула язычком и заулыбалась. Единственным, кто даже не притронулся к своей чашке, оказался Стивен. Он был хмур, сосредоточен и не спускал настороженного взгляда с Джарваля.
— Великий эмир, — начал разговор Быков, — мы очень благодарны вам за решение нашего сложного вопроса…
Джарваль оценил, как ловко и дипломатично эмиссар старается обойти острые углы, не называя вещи своими
— … и хотели бы отблагодарить вас за столь гостеприимный прием. Однако наш подарок изъяли на входе…
Джарваль быстро хлопнул в ладоши, и на пороге возник Абдулла с большим свертком в руках.
— Ага… — Родион быстро переключился, его тон из просительного стал немного напыщенным, — великий эмир, примите этот скромный дар как символ нашей будущей дружбы.
Джарваль улыбнулся и сделал малозаметный жест пальцами, призывая Абдуллу подойти ближе. Аккуратно принял из его рук сверток, положил на колени.
— Мы долго думали, — задумчиво произнес Родион, — что можно подарить человеку, у которого все есть?
Джарваль снова улыбнулся наивной дипломатичности и откровенной лести эмиссара. Все-таки он не ошибся в этом человеке.
— … и решили, пусть этот подарок будет недорогим, но с интересной историей.
— Любопытно, — тихо произнес Джарваль и осторожно развернул сверток.
Под несколькими слоями водорослевой бумаги покоилось довольно старое и сильно зазубренное мачете. Холодное оружие в качестве презента — это конечно очень рискованный поступок. Теперь понятно, почему охрана отобрала сверток.
Он медленно взял огромный нож за удобную рукоятку и осторожно взвесил в руке, оценивая балансировку и красоту изгибов. При этом на лице эмира не дрогнул ни один мускул, оно по-прежнему сохраняло озабоченно-заинтересованное выражение.
— Много лет назад, — продолжал говорить Родион, — я со своим отрядом надолго застрял в болотах. У нас было четыре крупнокалиберных пулемета, два ящика ручных гранат и личное стрелковое оружие. Мы считали себя непобедимыми воинами, способными одолеть весь мир. Но свинорылы в тот день словно сбрендили и поперли на нас, невзирая на всю огневую мощь. Очень много моих ребят полегло…
Родион сделал небольшую паузу, сглотнул и продолжил:
— Через несколько часов сражения закончились патроны. Пришлось отбиваться чем придется. Но мы выстояли. И этим ножом я лично убил больше десятка мутантов. Можно сказать, что это мачете спасло мне жизнь.
Джарваль поднял пристальный взгляд на эмиссара.
— Кто знает, как сложится наша судьба в будущем, — закончил свой монолог Родион, — я хочу подарить вам этот клинок как символ победы в безнадежном бою. Пусть он служит вам так же верно, как когда-то служил мне.
Лицо Джарваля едва заметно порозовело, но ничуть не изменило выражения.
— Я с благодарностью принимаю ваш подарок, Родь-и-Он, зная, что он значит лично для вас. Однако и я не могу вас отпустить без аль-хиба.
Джарваль снова хлопнул в ладоши и на пороге немедленно возник Абд, он снова держал в руках небольшой сверток.
— Мой дорогой Родь-и-он, вам предстоит долгий и трудный поход. И хотя ваша цель благородна и возвышена, а стремление принести благо людям заслуживает величайшего уважения, в бесконечной суете мирских забот не забывайте и о себе. Жизнь хрупка и скоротечна, а каждое мгновение бытия — бесценно. Ибо время скользит и просыпается сквозь пальцы, точно песок. Невозможно удержать и уже никак не вернуть обратно.