Последний осколок
Шрифт:
В степи гуляет легкий ветер.
Он задевает ткань шатров.
И день сей необычно светел.
Он покрывает тысячи голов.
Дивит богатство разных шкур.
Их нити шерсти увивают.
И странные изыски тех гравюр,
Что на столбах стоянку окружают.
Так странен жизни их уклад,
В степях живут, кочуют много.
Но за любого в племени собрата
Жизнь отдадут, накажут строго.
Их
Прекрасны. Притягательны, добры.
Встречают дни пред яркою зарей,
А засыпают с уханьем совы.
Приданья прошлого известны
Всем до единого в степи.
Свое приданое невесты
Хранят с глубокой старины.
И клык медведя на груди
Сокровище ценнее даже,
Чем изумрудное колье,
Сокрытое за сотенною стражей.
Им ценен дар природы.
Духи предков их оберегают.
И заговоры от непогоды
Жизни племени спасают.
Ты не войдешь в их мир,
Злость в сердце затая.
Не станет вождь терпеть задир.
Ты там не проживешь и дня.
Но если дух твой тих,
Наполнен благородством, силой,
Не встретишь ты помех,
И шаг твой будет смелый.
Шаман прочтет твою судьбу,
Заглянет в сердце, открывая,
И травами осыплет голову,
Защиту духов призывая.
И в стане злобных орков
Найдешь приют своей душе.
Среди степных кочевников
Ты станешь атташе.
Мой голос еще долго гулял по всему Уртшангу, отражаясь от стен пещеры. Причиной тому была гробовая тишина, накрывшая город гоблинов после последних произнесенных строк песни. Все племя смотрело на меня настороженно и взволнованно. Краем глаза заметила возродившегося Ласкана, что стоял чуть позади меня. Хоть бы он разорвал это молчаливое напряжение.
– Поющая в безвременье!
Вдруг раздалось со стороны жрецов, а учитывая предшествующую тишину, возглас был услышан всеми. Несколько томительных мгновений и толпа подхватывает данное мне шаманом прозвище.
– Что это значит?
– чуть заморожено произношу я.
– Песнь, что мы пели, истинное, имевшее в истории место событие. Жрецы почувствовали отпечаток прошлого и подлинность воспеваемого тобой отрывка из жизни древних, кто давно покинул этот мир.
– Но как?
– Тут, конечно, не обошлось без моих способностей видеть историю, - феникс гордо выпятил грудь вперед, говоря тем самым «ну а как же без меня могло случиться такое чудо», и только потом продолжил разъяснения, - но ты сама смогла считать прошлое и сформировать из него песню.
– Я сегодня банальна то тошноты, но все же, КАК? – повторила я вопрос.
– Скажем, этому поспособствовала Шакриза. Если бы она не передала через тебя знания плетунье, ты так никогда могла и не
– Какой ты у меня ценный кадр, просто рябит от твоего блеска, - буркнула я.
А толпа все бесновалась, восхваляя Первую сестру и по совместительству последнюю поющую в безвременье. Громко, душно, людно, но, как не парадоксально, приятно. Даже скачки жрецов вокруг меня не сильно раздражали. Хочется им так радоваться, пусть хоть в узел завяжутся и мячиками скачут по всему Уртшангу. Мне то что.
Стойко вытерпев разоблачение себя любимой, что длилось почти столько же, сколько и одевание, я с блаженным видом опустила свою ноющую тушку в природный подгорный бассейн с горячей водой. После пребывания на середине этого водоема в течение пяти ван можно было поспорить в крутости с вареными яйцами, но по краям вода достаточно остывала, для того чтобы с комфортом можно было принять горячую ванну.
Вполне ожидаемо мое одиночество было нарушено Первоматерью. Источник комфорта один, а главных женщин в племени две.
Полежав в не остывающей водичке с десять вар, Ратха решила разбавить приятное времяпровождение разговором.
– У меня две новости для тебя, поющая в безвременье, - мое новое прозвище она произнесла скорее насмешливо, чем уважительно.
– Да-а-а-а? И какие же?
– А с какой…
– С какой хочешь, - перебила я старый как мир вопрос о двух кардинально противоположных новостях, часто используемый в простонародных шутках.
– Твое племя, - она достаточно четко произнесла это, и, когда я уставилась на плетунью, кивком головы подтвердила, что таки да, племя теперь мое со всеми потрохами, жрецами и воинами.
– Твое племя изъявило желание сопровождать Первую сестру в ее военном походе, - закончила Ратха.
У меня глаза на лоб полезли. Мирные гоблины, не участвовавшие ни в одной войне нашего мира, вдруг решили изменить своим принципам? Да быть не может!
– А что сказала им Первомать? – спросила, глядя в серо-зеленое лицо и ожидая, конечно же, запрет на военные действия.
– А Первомать была в первых рядах, изъявивших это желание, - и гоблиана широко улыбнулась, во всей красе демонстрируя крупные, унаследованные от троллей нижние клыки.
– А это хорошая, или плохая новость? – пряча улыбку, уточнила.
В ответ меня обрызгали водой, и я была вынуждена признать, что эта новость хорошая, и никак иначе. Правда, меня еще немного поубеждали перед этим в утопительном порядке прежде, чем я согласилась.
– Ну так какая плохая? – отфыркиваясь, поспешила задать вопрос, пока меня снова не окунули головой в воду, где говорить, конечно, можно, но никто не разберется в твоих словах.