Последний паром
Шрифт:
А вторая молча поглаживала руку Яшиной мамы.
Тамара Михайловна сказала слова соболезнования. Нескладно как-то, волнуясь, и замолчала, опустив голову.
– Вчера так хорошо покушал. Я ему гречку отварила, на молоке. Он любил на молоке... Так с аппетитом поел Яшенька!
– Да, Амаля, ты хорошо за ним следила, - успокаивала соседка.
– Все-все поел, кизиловым компотом запил. Добавку, правда, не захотел. А
Я старался не смотреть на несчастную. И зачем про эту гречку с молоком она заладила?! Словно оправдывалась перед всем классом.
Между двумя никелированными кроватями на стене висело еще одно занавешенное зеркало. Над ним – репродукция картины «Незнакомка» художника Крамского (мы по ней не так давно изложение писали). На телевизоре стоял в рамке портрет Яши с черной ленточкой. Озорной взгляд, нос с горбинкой, стрижка полубокс...
Он не был моим другом, и вообще не дружил ни с кем. Учился – с двойки на тройку. И вечно устраивал в классе разные выходки, которые приводили порой в ярость даже всегда выдержанную и чересчур добрую Тамару Михайловну.
Мы все были подавлены и не совсем понимали, что происходит. Все-все-все готовы были Яше простить. И таскание девчонок за косы, и вечные его обманы, и сорванные им уроки... Все это мелочи, такая ерунда по сравнению с тем, что произошло! Смерть 10-летнего одноклассника, похоже, всех опечалила.
Нет, не всех. Был в нашем 4в мальчик, который один не пошел попрощаться с умершим. Он поразил меня на следующий день в школе своим откровением:
– Ну и ладно, умер и умер. Он плохой был, двоечник и хулиган, - не моргнув глазом, произнес Витя, мой друг, как мне тогда казалось, и постоянный шахматный партнер.
Я промолчал. Мало приятного такое слышать. Я еще не знал, что о покойниках плохо не говорят, но понимал, что так нельзя. Мне было просто жалко Яшу Гамазова. Больно было смотреть на одетую во все черное его маму – невероятной худобы женщину с растерянным и отсутствующим взглядом.
«Во-от, ребята, во-от… Нету больше Яши… Нету Яши».
... А с Витей мне расхотелось дружить. И в шахматы перестал с ним играть.
<p align="right">
2012 г.
Последний паром
Наш круизный лайнер приближался к Копенгагену, и вдали уже появились очертания его величественных средневековых башен. Жена с детьми спустилась в каюту, чтобы переодеться для выхода в город. Утро выдалось не по-летнему прохладным, и я практически в одиночестве прогуливался по бесконечной палубе, любуясь морским пейзажем. Пассажиры лайнера предпочитали наслаждаться открывающейся панорамой датской столицы со смотровых площадок ресторанов, а самые закаленные, укутавшись в пледы, - с верхней палубы судна. В запасе оставалось около часа, и я решил заглянуть в бар, чтобы согреться чашкой чая.
Там
– Не люблю корабли и все эти морские путешествия, - произнесла по-русски, не поворачивая головы, дама в шляпке.
Решив, что фраза предназначена именно мне, я повернулся к ней вполоборота.
– Зачем же вы тогда здесь? Круиз – дело добровольное и развлечение не из дешевых, - слегка улыбнулся в ответ.
– Сын уговорил, решил сделать мне подарок на юбилей.
Мы познакомились. Слово за слово, и оказалось, что мир, в самом деле, очень тесен. Карина когда-то жила в том же городе и на той же улице, что и я в далеком детстве. Нам было о чем поговорить, что вспомнить.
– Вы тоже застали те страшные дни в Баку?
– Нет, я уехал сразу после школы. А вы?
Она замолчала, достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, закурила. Потом бросила взгляд на часы.
– Я была там до самого конца… Испила чашу до самого дна, так сказать. Хотите, расскажу, как мы покидали родной город?
Я молча кивнул головой, предчувствуя полный драматизма рассказ моей новой знакомой. Подобных историй я знал немало…
– Весь этот кошмар начался 30 ноября 1989 года. Обычный серый день в Баку поздней осени. На деревьях голо, ни листочка. Во дворе нашего трехэтажного дома на одной из старых улочек Завокзальной (район Баку – прим. автора) ни души, даже белья на веревках нет. Непривычная тишина, немного пугающая.
Но вот звонит телефон… Надо сказать, что дом у нас хоть и современный, с отдельными квартирами, со всеми удобствами и прочими коммунальными радостями, но телефоны провели далеко не у всех. Я уже привыкла звать к трубке соседей. И не только из нашего блока. Мне совсем нетрудно. Люди же не виноваты, что у них нет телефона. А вдруг что-то срочное случилось?
Так вот, звонит телефон, на том конце провода теща соседа Левы, с семьей которого наша семья дружит с момента заселения в этот дом в 1932 году… Бабушка с дедушкой познакомились и сошлись с Левиными предками, потом наши родители тесно общались, хлебом-солью делились. Теперь наши семьи дружат. Традиции надо уважать. Да и люди они приветливые, Лева и его жена Гюля. Он армянин, она азербайджанка. Обычное для Баку дело.
Впрочем, так раньше считалось. Но наступили времена, когда «местные» стали предъявлять свои права на этот многонациональный город, все больше и больше. И все чаще звучали экстремистские призывы «разобраться» с армянами – выгнать их с работы, не принимать в вузы, и вообще, пусть уезжают из НАШЕГО города. А ведь когда-то Баку считался в стране самым теплым и дружелюбным городом. Национальностью соседа мало кто интересовался. А тут вдруг вспомнили… Народный фронт их научил…