Последний полет Гагарина
Шрифт:
Обнялись, что не слишком удобно в скафандрах, даже с поднятым забралом, шлемы по-прежнему несъёмные.
— Лучше меня бы вместо Титова отправили. И сразу на трое суток… Эх, не переиграешь.
Феоктистов ни о чём таком не жалел. Он вообще большей частью молчал.
За полёт получит какие-то почести, Звезду Героя. Но денег ему платят куда меньше, нет надбавки за звание и выслугу, такая вот справедливость по-советски, а впахивает и рискует наравне с офицерами.
Их увёз лифт.
Я бы очень легко, на самом деле, заместил товарища. Спускаемый аппарат
«Восход-1» ушёл в рассветную синеву без меня, что к лучшему. Мечта попасть в лунный экипаж стала бы менее вероятной. Королёв с Каманиным обещали дать возможность всем себя испытать, кто не отсеялся, значит — повторные полёты не будут частыми.
Хочу в космос! Но именно на Луну.
— Поехали и мы, — бросил Попович. — Скорее бы снять…
Действительно, мы оба, не попавшие в космос, смотрелись в белых комбинезонах как ряженые. Оба молчали по пути в Москву. Он, наверно, втихую надеялся заменить бортинженера, я же думал о делах предстоящих.
В лунных кораблях нужно по-хорошему менять целиком аппаратуру связи и автоматики. Там, за сотни тысяч километров, не припаркуешь ЛОК на обочине, не скажешь: ща, только сбегаю в автосервис за новыми свечами зажигания. Электронная система связи и управления обязана быть дублированной, лучше — трижды. А это масса.
У соперников пока дела тоже не очень. Они достигли-таки поверхности Луны, но не особо удачно: «Рейнджер-4» потерял управление и просто врезался в грунт, не передав полезной информации. Был бы он советским, удостоился бы некролога от ТАСС: жёсткое приземление в заданном районе Луны с целью отработки космической техники произошло успешно. Американе, как их любил называть Королёв, честно признали, что станция накрылась медным тазом. Поразительно, как радикально у них изменится ситуация, стоит начаться пилотируемым миссиям на «Аполло».
А нас с пилотируемой миссией «Восход-1» — «Восход-2» ждали ещё те приключения. Сам не присутствовал, но по рапортам с орбиты и показаниям телеметрии могу восстановить происшедшее с точностью до секунды и миллиметра.
Порой это были очень страшные секунды.
Корабль показал себя нормально, в чём мы особо не сомневались. А вот сближение Нелюбову не удалось. Он был вынужден развернуться на сто восемьдесят градусов, снова удалиться от «Восхода-2» и повторно целить в стыковочный узел, маневры съели буквально последние капли топлива в двигателях коррекции. Только-только, чтоб развернуться соплом ТДУ против направления полёта.
Когда прошло сообщение, что стыковочный узел надёжно зафиксирован, по ЦУП прокатилось ура, люди за терминалами подняли вверх руки. Королёв, хорошо видимый с моего места, вроде даже чуть выпрямился.
На вторые сутки намечался первый выход
Накликал. Вряд ли виноват Каманин, скорее русская надежда на «авось», Ваня понадеялся на Маню, Маня на Ваню, в отчёте написали: всё зашибически, а вылезло лишь на орбите, миновав бесчисленные этапы контроля.
Григорий немного стравил давление в скафандре, увеличив содержание кислорода. Так руки и ноги подвижнее в сочленениях.
— Заря, я Сапсан-один. Прошу разрешения открыть шлюз.
Голос Нелюбова разносился на весь ЦУП.
— Сапсан, открыть люк разрешено.
Через минуту:
— … Вашу мать, красота-то какая!
Не существует в мире чего-то настолько прекрасного, что русский человек не мог бы описать колоритным матерным словом. В общем, понятно. Мы таращились на Землю, Луну и звезды сквозь окошечки иллюминатора. Нелюбов открыл проход в целый космический мир.
Я пытался представить… Нет ощущения верха и низа, часто они какие-то фантомные, и если внутри спускаемого аппарата есть привычные ориентиры, здесь Земля может оказаться вверху, внизу, сбоку. Адаптация к невесомости ещё не прошла, и пусть Григория не плющит так, как Титова и Соловьёву, ему сто раз не просто. А он восторгается увиденным, романтик.
— Выхожу из шлюза.
Картинка, передаваемая с его камеры, не даёт представления о том, что видят глаза космонавта, это не HD и не 3D, просто плоское чёрно-белое изображение низкого разрешения, порой перебиваемое полосами помех.
Королёв:
— Сапсан-один, я Заря. Доложите о самочувствии.
— Заря, самочувствие нормальное. Головокружения нет. Светофильтр шлема достаточный, не слепну. Земля… потрясающе красивая. Как торт. Хочу отрезать кусочек и съесть.
— Пусть отрежет Флориду, — подал голос кто-то из шутников, но вряд ли эти слова улетели в эфир.
— Выполняю программу. Пробую оттолкнуться… Ох, ёшь твою… Сапсан-два, слышишь?
— Я Сапсан-два. Слышу хорошо, — сквозь искажения в голосе Феоктистова прорезалась тревога.
— Шланг натянулся. А у кабеля и страховки слабина.
— Сапсан-один, я Заря. Проверить причину задержки шланга можете только вы. Контейнер в шлюзе. Из корабля к нему доступа нет. Выполняйте программу внекорабельной работы и возвращайтесь.
Программа была несложной — покрутиться вокруг своей оси, работая руками и ногами, при этом не запутать парный воздушный шланг с проводом связи, закреплённом на страховочном тросе. Но, как мы поняли, Гришу удерживал от бесконечного путешествия по пустоте не этот трос, а воздушная магистраль. Почему?