Последний рассвет Трои

Чайка Дмитрий

— С чего ты взял, что я выкуп с вас хочу взять? — заинтересовался я.

— Не работать же вы заставите всех этих уважаемых людей? Они в жизни не понимали ничего тяжелее кубка с вином, — не поднимая глаз, ответил раб. Вид его был крайне почтителен, но в голосе слышалась тщательно скрываемая насмешка.

— Родня есть? — спросил я.

— Есть жена и ее семья, — все так же, не поднимая глаз, ответил купец. — Но я вас умоляю, господин, не возвращайте меня этой своре гиен. Я лучше буду рубить камень. Ее семья богата, и покойные родители женили меня из-за денег. Вы слышали об Эрешкигаль, владычице подземного царства? Дурные люди попадают туда после смерти, чтобы принять муки от черной богини, я же все их принял при жизни. Лучше убейте меня,

но не возвращайте. А еще лучше, дайте мне вести торговлю, и вы не пожалеете. Я слышал ваш разговор с тем негодяем… то есть, с тем доблестным воином. Вы же знатный человек, вам торговать самому зазорно. Я знаю шесть языков и все меры веса от Вавилона до Трои. Я не подведу вас, господин!

— Да что с тобой не так? — спросил я его, вглядываясь в плутоватое лицо. — Ты думаешь, я поверю в тот детский лепет, что ты здесь несешь? Ты что, убил человека?

— Лучше бы убил, — неохотно ответил купец. — Все гораздо хуже, господин. Я взял в долг серебро в храме богини Айи. Под проценты взял. Семья жены не знает об этом, а даже если и узнает, мне все равно конец. Жена тут же разведется со мной, а храм сделает рабом в счет долга. Там такая сумма, что мне никогда его не отработать.

— В Вавилоне жена может развестись? — удивился я. В моих знаниях зиял пробел в этой области. Вроде бы муж имел такое право.

— Еще как может, — невесело усмехнулся Кулли. — Она просто поклянется в храме Иштар, что была больна, а я, вместо того чтобы позвать заклинателя духов, взял в дом другую бабу для утех. И все, дело сделано. Клятва перед лицом богов не требует других доказательств, а этой стерве соврать, что высморкаться.

— Кто еще хочет остаться здесь? — спросил я у остальных рабов, едва скрывая досаду. Я все-таки рассчитывал получить выкуп. — Никто? Тогда вот повозки! Наполняете их рудой доверху, и едем в Дардан. Вести к вашим семьям уйдут с первым же караваном. Они, слава богам, еще ходят по этим землям.

— Но как, господин? Разбойники лютуют, да и цари не лучше, — несмело спросил меня пожилой мужик, обширные телеса которого превратились в кожаные мешки, свисавшие вниз подобно ушам спаниеля. Именно из-за них я его и взял. Непросто в наше время такое пузо наесть.

— Теперь с караваном в Куссар пойдет сотня лучников и сотня пращников, — любезно пояснил я. — И такой караван пошлет куда подальше отряды царьков, севших на торговый путь. Да, это дороже, но ведь жить купцам как-то надо! Кстати, за каждого из вас я хочу получить по три мины серебра, почтенные. И пока я их не получу, вы побудете рабами у моих рабов. Им как раз не хватает рук, чтобы чесать шерсть.

— Простите, а что будет со мной, господин? — мастер-кузнец почтительно склонился и поднял на меня глаза, полные жуткой тоски. — Трех мин серебра у меня нет. Да и откуда бы взяться такому богатству? Вы же не вернете меня к семье?

— Не верну, — покачал я головой. — Но я отпущу тебя на волю, привезу сюда твою жену и детей, построю тебе дом и буду хорошо платить. Ты снова станешь уважаемым человеком. Зачем мне это? Так ты будешь работать лучше.

Я стоял и смотрел, как у взрослого мужика подломились ноги, как он пополз в пыли, как обнял мои колени и заплакал навзрыд, размазывая слезы по чумазому лицу. Проклятая жизнь! Да что же ты с нами делаешь! Почему ни в одном мифе Древней Греции не написано, что происходило с простыми людьми, когда герои и полубоги развлекались, покрывая себя бессмертной славой? И почему мои собственные рабы смотрят на меня, как на последнего дурака? Все, кроме разорившегося вавилонского купца. На его лице написана напряженная работа мысли. Он явно понял, что я имею в виду, хотя такой подход здесь так же нов, как и моя убогая попона со стременами. Не дурак, посмотрим, на что он годится. У меня как раз появилась одна бизнес-идея.

— Работаем! — рявкнул я, окинул рабов свирепым взглядом и сунул в морду тому, кто соорудил самое непочтительное выражение лица. — Две телеги до заката должны быть полны рудой. Самого

нерасторопного лишу ужина и дам десять палок!

И ведь придется и лишить, и дать, иначе уважать перестанут. Тут по-другому никак. Восток!

* * *

Зима в Дардании не так холодна, сколько промозгла. Соленый ветер, рожденный в просторах моря Ассува(2), с яростью терзает наше селение, пытаясь сорвать и унести тростниковую кровлю. Он злобится и свирепствует, налетая раз за разом с неутомимостью настоящего бога. Ветер и есть бог в нашей земле, мы считаем его живым существом. Он свистит в скалистых ущельях, срывает с верхушек сосен иголки и несет их вниз, к бушующей воде. Январь здесь неприветлив: небо затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, которые, кажется, вот-вот прорвутся дождем, но пока они лишь угрожающе нависают над головой. Воздух влажный, холодный, пропитанный запахом моря и соли.

Волны, подгоняемые ветром, с силой бьются о скалистые берега. Они невысокие, но такие частые, словно торопятся куда-то и боятся не успеть. Вода темно-серая, почти черная, она покрыта пенными гребешками, которые тут же срываются ветром и уносятся вдаль, растворяясь в воздухе. Отовсюду слышен глухой гул — это волны разбиваются о камни с бессильной яростью.

Ветер крепчает, и вода начинает бурлить с новой силой. Волны, сталкиваясь друг с другом, бессмысленно плещутся, а потом разлетаются в стороны. Над проливом кружат чайки, но их крики теряются в шуме ветра и воды. Они то взмывают вверх, то резко опускаются, пытаясь поймать добычу, но волны слишком быстры, слишком непредсказуемы. Ветер срывает с их крыльев капли, и они сверкают, как крошечные алмазы, прежде чем исчезнуть в серой мгле. Вода, отступая, оставляет на камнях белую пену, которая тут же смывается новой волной.

Я ведь жил на Балтике, мне не привыкать к такому зрелищу. Наверное, именно поэтому и стою здесь, глядя на бушующее море как заколдованный. Я сумел полюбить вечно слякотный Питер, хоть и перебрался туда из куда более теплых мест. За любимой девушкой перебрался. Я тогда был молод и горяч, прямо как сейчас. Окончил институт, потом аспирантура, после которой остался на кафедре. Потом наступили 90-е, и выяснилось, что не тому я посвятил свою жизнь. И что я, вообще, по этой жизни лох. Неповоротливый, несовременный и не умеющий украсть то, что плохо лежит. Тогда-то и дала семья трещину, ведь в моду вошли успешные. Бедность не позор, но нищета ломает самых гордых. Не помню, кто это сказал, но в бетоне нужно эти слова отлить. Жена моя, видя, как деньги проходят мимо, сломалась. Зависть к подругам, стыд перед ними и неуемное желание хоть немного пожить красиво источили ее душу, а я никак не мог эту ее жизнь изменить. Не то что не мог, не хотел. Я ведь любил то, чем занимался. Так и мучились много лет вместе, не понимая, что надо было сделать этот шаг гораздо раньше. Она решилась первой, и я благодарен ей за это.

Я постоял на крутом берегу еще немного, а потом развернул Буяна и поскакал домой. Тут совсем недалеко, вот уже виднеется крыша отцовской усадьбы.

— Жена моя! — я чмокнул Креусу в гладкую щечку, отчего она даже растерялась немного. — Штаны выше всяких похвал. Теперь твой супруг не сотрет самое драгоценное, что есть у мужчины.

— Правда? — светлым детским взором посмотрела на меня Креуса. — Тебе понравилось?

— Еще бы, — хмыкнул я. — Если обшить снизу кожей, будет просто отлично.

— Я сделаю, — кивнула Креуса и сложила руки на выпуклом животике. — Посмотри, господин мой! У меня получилась пятка! Я раз десять распускала свою работу, пока поняла, как правильно это нужно сделать.

Я взял у нее самый обычный шерстяной носок и повертел его в руках. Вот ведь что делает с людьми хорошая генетика и десятки поколений искусных ткачих в родословной. Я показал ей, как вяжут петли, и уже через пару минут жена отобрала у меня спицы и бойко застрекотала ими, почти не делая ошибок. Только с пяткой она изрядно намучилась, но вскоре победила и эту проблему.