Последний рассвет Трои

Чайка Дмитрий

— Спасибо! Спасибо тебе, добрый господин! — с жаром произнесла Феано, встала с колен и как ни в чем не бывало заявила. — Мне нужен новый хитон! И гребень! Волосы совсем спутались, а я сегодня должна быть красивой.

Рапану застонал и поднял глаза к небу, а Тимофей захохотал во все горло. Он точно получит свой обед и серебро. А молодой купец скрепя сердце протянул девушке белоснежный прямоугольник ткани с дырой посередине. И впрямь, он хочет продать дорогую рабыню, она не может выглядеть как замарашка, пойманная на одном из бесчисленных островов Великого моря. Это просто несерьезно. Феано без малейшего стеснения сняла ветхую

тряпку, что служила ей одеждой, и с отвращением отбросила ее в сторону. Она надела новый хитон, подпоясалась и красиво уложила складки. Ну вот! Совсем другое дело!

— Пошли уже!

Купец Уртену нетерпеливо стукнул резным посохом по палубе. Почтенный торговец был высоким, крепким, с крупным мясистым носом. Его обширный живот вызывал немалое уважение у окружающих, и он нес его гордо, со спокойным достоинством. Завитая в мелкие кольца борода, уложенная со всевозможным тщанием, покоилась на груди, прикрывая золото тяжелого ожерелья.

Рынок в Трое богатый, и раскинулся он совсем рядом с портом. Незачем торговому люду уходить далеко. Товар сгрузил с корабля, разложился и продал его, пересчитывая в голове его стоимость в зерне или сиклях серебра. А потом нужно посчитать в обратную сторону, чтобы на то зерно, которого нет, другой товар для продажи закупить. А ведь цена зерна еще и от урожая зависит. У-фф! Тяжела купеческая доля! Хорошо, что крупные сделки в серебре по весу считаются. Только нужно не забывать, что вес сикля может плавать от города к городу. У-фф!

Не меньше сотни лавок, укрытых от солнца полотняными навесами, раскинули свои товары перед покупателями. Тут торгуют всем, что только есть на свете! Вот мотки пряжи из страны Хайаса(3), а вот разноцветные ткани из Сиппара. Алебастровые вазы и золотые скарабеи из Мемфиса соседствуют со слоновьими бивнями и клыками гиппопотама. Бревна ливанского кедра, не имеющего себе равных при строительстве, лежат отдельными аккуратными штабелями, проложенные тонкими палками. Его привезли хананеи из Тира и Сидона(4).

А вот ахеец из Микен разложил свои тонкостенные горшки, расписанные с необычайным искусством. Такую посуду умеют делать немногие, и спрос на нее большой. Вот тончайший египетский лён из Пер-Аммона, он лучший из всех. А вот золотые украшения из Вавилона, что лежат рядом с необыкновенно красивым оружием, привезенным с дальних островов Великой Зелени(5). Масло фисташкового дерева в небольших горшочках и ароматные смолы из Аравии продают вместе с кусками ладана, что добывают на каком-то немыслимо далеком острове в стране Саба(6). Все это великолепие пропитано тяжелыми ароматами анисового масла, тмина и кориандра, которые перемешиваются между собой в самых невероятных сочетаниях.

И конечно же, здесь продают медь. Тут ее много, и она по большей части привезена с Кипра. На том острове копи с богатой рудой, и мелких царей Алассии — так здесь называли Кипр — уже давно подчинили себе цари хеттов. Олово продает лишь один купец, и около него вьются покупатели. Купец не спешит, он хочет получить хорошую цену.

Много здесь и рабов. Вот они сидят прямо в пыли, с потухшими глазами, из которых ушла жизнь. На лицах большей части из них написано горе. Они лишились своих домов и родных в той непрерывной войне, что терзает побережье уже много лет. Шайки морских разбойников налетают под утро, грабят и жгут, потому-то рабы сейчас необычайно дешевы, куда дешевле, чем еще лет двадцать назад. Уж слишком

их много. В том хаосе беззакония, в который постепенно проваливался мир, уже не действуют старые правила. Соглашение, заключенное царями Египта и страны Хатти, больше не может защитить людей от разбойников, которые лезут отовсюду.

Рабы, рожденные в доме, напротив, сидели с тупым равнодушием на лице. Им все равно, к кому идти в услужение, лишь бы не в каменоломню и не на медные рудники. Эта участь хуже смерти. Они будут пресмыкаться и доносить, лишь бы облегчить свою долю и получить лишний кусок лепешки. Они усвоили с малых лет, что раб — это вещь, а потому у него не может быть совести. Его показания ни один судья не примет без пытки, потому что раб лжив и подл только из-за имени своего.

— Рабыня! Красивая рабыня! — закричал Рапану, который видел это зрелище множество раз. — Она поет, танцует и играет на кифаре! Ее лик как полная луна, а губы подобны кораллам из страны Дильмун7! Ее ласки будут горячи как огонь! Покупай!

Люди подходили один за другим, но узнав цену, лишь присвистывали уважительно и отходили прочь. Чернявый паренек с круглой кошачьей физиономией заломил за нее какую-то совершенно немыслимую сумму. Впрочем, здесь встречались и по-настоящему состоятельные покупатели.

— Сколько просишь за рабыню? — к Рапану подошел какой-то толстяк в ярко-синей накидке, с золотыми браслетами на запястьях. Он посмотрел на Феано тяжелым взглядом мясника и, видимо, остался доволен увиденным.

— Семьдесят вавилонских сиклей, уважаемый, — с достоинством ответил Рапану, засунув большие пальцы за богатый пояс и выпятив грудь.

— Да ты спятил, парень! — отшатнулся от него ошеломленный покупатель. — Она же самая обычная девчонка! У нее узкие бедра и маленькая грудь!

— Она не рожала, поэтому ее грудь прекрасна, как налитой персик. И она девственна! — тут же парировал Рапану, а его отец, наблюдавший за первым опытом сына, одобрительно кивал.

— Сорок! — предложил толстяк. — Сорок и ни сиклем больше! И то, если она такова, как ты говоришь!

— Шестьдесят пять! — бросил Рапану. — Можешь осмотреть ее!

— Уж будь уверен, я ее осмотрю, — усмехнулся купец и показал рукой: раздевайся, мол, девка.

Феано вздохнула, развязала поясок хитона и сняла его через голову. Тимофей жадно впился в нее взглядом, шаря глазами по налитому красотой телу. Он понимал: стоять на виду сотен мужиков девчонке невыносимо, особенно когда тебя осматривают, словно какую-то кобылу. Тут не Греция, где в наготе не видят ничего постыдного. Здесь нравы существенно строже, голышом не походишь. Покупатель повертел девчонку и так и этак, помял острые холмики грудей, а потом заставил ее оскалиться и широко открыть рот, чтобы осмотреть зубы. Зубы оказались белыми и ровными, словно ниточка, и он довольно хмыкнул.

— Пятьдесят! — сказал купец. — И это мое последнее слово. — Покупать обычную девку за мину8 серебра — полнейшее безумие. Я ищу подарок самому царю Микен, но это уж слишком!

— Она не обычная девка, — вкрадчиво произнес Рапану. — Она поет, танцует и играет на кифаре. И она нетронута ни одним мужем. Вот стоит мой отец Уртену, он царский тамкар из Угарита. Его знают в каждом порту Великой Зелени. Ты можешь верить мне, уважаемый. Я клянусь тебе именем бога Котару-ва-Хасису, покровителя торговцев! Пусть Баал-Хадад нашлет на нас бурю, если я вру. Пятьдесят три!