Последний в семье
Шрифт:
Поздно вечером Сорка взяла Бореха за руку, и они отправились домой.
Подул легкий ветерок, пронесся по лесу с шумом и овеял острым ночным запахом. Послышался вой, будто безумный волк бродил по лесу, широко раскрыв свои дикие глаза, ощерив желтые зубы и воя в ночи.
Борех почувствовал, как у него отнимаются руки и ноги, и крепче прижался к Сорке.
— Что это?
— Сова.
Звук все приближался, кровь стыла в жилах.
Из темноты на них уставилась пара огромных серых глаз. Сова с плоской мордой сидела, словно беременная кошка, таращилась, открывала кривой клюв и выла. Одну лапу она засунула
Борех задрожал, схватил палку и хотел ударить сову.
— Нельзя, — Сорка схватила его за плечо. — Это большой грех убить сову. После смерти она приходит во сне и воет, пока не сведет с ума.
Борех испугался, опустил палку, крепче взял Сорку за руку, и они побежали в дом.
Глава 4
Сорка читает «Йоселе» [8] , лесничий отправляется искать жену на мельницу
Старая служанка Брайна сидела на низкой скамеечке, вязала носок и подбрасывала березовые поленья в печь. Белая кора сморщивалась и трещала. Печь уютно горела, пылая жаром. Пламя освещало дом медным блеском.
8
Сентиментальный роман на идише еврейского писателя Я. Динезона (1856–1919).
Из окон виднелись заснеженные, выкорчеванные пни, похожие на белых медведей, и нагоняли страх. Домашние придвигались поближе к разгоравшейся изразцовой печи.
Мордхе лежал на диване, курил трубку, слушая, как Сорка, девушка уже лет двенадцати, с золотыми бликами на бледных щеках, читает «Йоселе» Динезона, и в то же время вспоминал об урагане, который сорвал крыши, растрепал мешки с мукой, сбил с ног венгра, тащившего на плечах огромный ящик с товаром, и перенес его через Вислу.
Из леса все время дул ветер, принося с собой хлопья снега и залепляя им окна.
— Кто-то повесился, не иначе! — вздохнула старая Брайна. Она отыскала в мешке с пуговицами Соркин молочный зуб и протянула ей: — На, доченька, отдай огню что положено, может, немного успокоится!
Увидев зуб, Сорка обрадовалась, сунула книгу под мышку и подскочила к огню:
— Мышка, мышка, огненная мышка, вот тебе костяной зуб, отдай мне железный зуб! — И бросила зуб в разгоревшуюся печь.
Ветер забрался под отошедший лист луженого железа и со свистом принялся грохотать по крыше, так что казалось, дом вот-вот развалится.
Сорка посмотрела на Брайну и засмеялась:
— Еще сильнее задуло!
Старуха обняла Сорку и поцеловала ее в глаза:
— Ты проказница!
Под окном послышался сдавленный, срывающийся крик, будто кто-то ходил и чертыхался. Звук размягчался и тонул в мокром снегу, а ветер свистел еще сильнее.
Мордхе постучал в окно:
— Эй, Вацек, что ты там бродишь, а? В такую-то ночь?
Ветер распахнул дверь, грохнул ее о стену и с воем ворвался в комнату. Дверь опять закрылась, возле нее остановился подвыпивший лесничий, весь в снегу и с двустволкой на плече.
— Добрый вечер, пан писатель, — сказал лесничий и достал из тулупа маленького белого ягненка размером с котенка.
Сорка
— Вацек, оставь мне ненадолго ягненка, прошу тебя!
Вацек отдал ягненка Сорке и спросил Брайну:
— Кстати, бабка, у тебя нет красной ленточки? Поищи!
— Зачем тебе, Вацек? Что ты таскаешься под окнами, а? Снег идет! — сказал Мордхе и, встретив мутный взгляд лесничего, подумал, что Марьяна наверняка опять ушла из дома. — И в кого это ты собираешься стрелять, в кого?
— Сорвалась, собачья кровь! — Лесничий словно сам с собой разговаривал. — Уже давно таких Громниц [9] не было! Снег валит и валит, все дороги уже занесло!
Мордхе приподнял голову с дивана и улыбнулся:
— Так что ты бродишь в такую ночь? Марьяна заждалась тебя под теплой периной!
— Будет дурой, если пустит его на порог, — вмешалась Брайна. — Он же пьян!
— Пьян? Конечно, пьян! Отнес Марьяниного единственного гуся Абрамке в шинок. На, говорю, дай полшкалика водки, а он дал целый! Хороший жид Абрамка! Сегодня ночью ей придет конец, пане! Не будь я католиком! Не будь Громницы святым праздником Матери Божьей!
9
Крестьяне верят, что в праздник Громницы волки нападают на деревни. — Примеч. авт. Громницы — праздник Сретенья, 15 февраля.
— Кому конец?
— Марьяне! Опять убежала! Это все его проделки, этого сукина брата, мельника! Он у меня сегодня будет в земле лежать, не будь мое имя Вацек! Только завоет за окном, как в ней, суке, тут же начинает играть собачья кровь, и она бежит к нему на ветряк! Теперь уж мне побегает! Пан думает, я не знаю? Все знаю! Сегодня в Громницы все проклятые духи собираются к ветряку, оборачиваются волками. Мельник может хоть царскую дочь к себе заманить, к ветряку не подойти, проклятые волки заполонили дороги!
— А ты, Вацек, не боишься? — спросила Брайна.
— Ха! Не боюсь! Но что мне, несчастному человеку, делать, бабка? Колдунья, старая Мигачка, велела взять вот этого ягненка, и, как увижу волков, говорит, брось его, говорит, и проклятые духи исчезнут! Но стоит, бабка, мне дойти до ветряка, — лесничий стукнул себя в грудь, — и им конец! Я их пристрелю, как собак, этого мельника с бабой! Хороша ночка!
— Вацек! — крикнула ему вслед Брайна. — Бог тебе в помощь, не забывайся и не губи бабу!
Внезапно задуло во всех углах — лесничий впустил в дом ветер.
— Брайна, — спросила Сорка, — волки разорвут ягненка? А что нужно Вацеку от Марьяны?
— А я знаю? Да пьяный он! — ответила Брайна.
Сорка подвинулась к печи, чтобы согреться, закрыла глаза и увидела, как Вацек один шагает по полю. Ветер гонится за ним следом, свистит, бросает ему в лицо хлопья мокрого снега, давит на плечи с такой силой, что Вацек пригибается до самой земли. Вокруг воют волки, тощие волки, зажигают в темной ночи холодные зеленые огоньки, клацают белыми острыми зубами. На ветряке сидит Миколай, седой-седой лунь, и играет на флейте. Марьяна с трудом поднимает подол своего платья и пускается в пляс со снегом, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.