Последняя любовь
Шрифт:
— А я и не думал, — возразил Генрик, — что те несколько чудаков, с которыми я тут познакомился, представляют здешнее общество. Из своих скитаний по белому свету я вынес твердое убеждение, что ни одно общество не состоит только из праведников, точно так же, как и из одних негодяев. Натуры изломанные встречаются всюду — это результат дурного воспитания и нелепых предрассудков.
— Да, — согласился доктор, — все дурное и хорошее в людях зависит от воспитания. Зерна истины и добра, зароненные в податливый детский ум, дают прекрасные плоды. И, наоборот, фальшь и глупость калечат ребенка, и он вырастает нравственным уродом. Взять хотя бы Вевюрского. Единственный сын и наследник большого состояния, он рано лишился отца, а любящая мать от одной мысли, что надо сыночка отдать в школу, падала в обморок и истерически рыдала. Понимая, однако, что сыну надо дать образование, она наняла
— Конечно, нет, — сказал Генрик. — И это еще раз убеждает в том, насколько необходимо женщинам высшее образование — ведь именно они призваны выполнять священные обязанности матери и благотворно или губительно влиять на развитие и будущность детей.
— По-моему, — подхватил доктор, — этот вопрос в наше время наиболее важный. Женщина-мать! Что может быть священней этого! Она зароняет в душу ребенка семена добрых или дурных наклонностей, она озаряет его первыми лучами света и знаний, она вливает в детское сердце сладость благородных чувств. Материнские слова всю жизнь — как бы долга и мятежна она ни была — звучат в душе человека. Ее нежный голос невозможно забыть. Моя матушка была доброй и разумной женщиной, и я по собственному опыту знаю, что память матери служит нам предостережением и советом, точно глас, идущий с небес. Но чтобы выполнить свой священный долг — вырастить достойных людей, — женщина-мать сама должна быть добродетельна и образованна. До тех пор, пока уделом женщины будет праздность и суета, пока их будут считать куклами, капризными детьми, богинями, цветами, но только не людьми, в обществе не будет прочных устоев и по свету будут порхать Фрычо Вевюрские.
Меж тем танцы кончились. Развеселившихся гостей не привлекала тихая беседа, и они стали упрашивать Регину, чтобы она спела: Фрычо, граф Август и Януш распространили по городу весть о ее изумительном таланте. Регина не заставила себя долго просить, и вскоре ее чистый и сильный голос разнесся по залу. Она пела модную в то время песенку о калине, и чем дольше она пела, тем глубже и выразительней звучал ее голос. Равицкий в задумчивости стоял напротив певицы, и лицо его было бесстрастно.
Регина пела в тот вечер долго, словно испытывала потребность излить свои чувства, которые старательно скрывала от посторонних. Когда она кончила, со всех сторон посыпались комплименты.
— Charmant, d'elicieux! [83] — восклицали дамы.
— Mon Dieu! Vous chantez comme un ange! [84] — послышался из глубин кресла голос графини.
Вот смолкает музыка, которой все домогались, словно нуждались в ней, понимали и чувствовали ее, и какую похвалу, кроме банальных комплиментов, можно услышать в светском салоне? Ведь в этом пленительном искусстве равнодушные слушатели ищут лишь чувственного наслаждения. Им безразлично, что вложил в слова своей песни поэт, какие чувства теснятся в груди музыканта. Грустная или веселая песенка, мастерски или просто бойко исполненная, для них все — «charmant» и «d'elicieux».
83
Прелестно, изумительно! (фр.).
84
Боже мой! Вы поете, как ангел! (фр.).
— Veuillez prendre mon bras [85] . — Граф Август с важностью подал Регине руку и проводил на прежнее место.
— Не хотите ли лимонаду? После пения это полезно, — с поклоном спросил Фрычо.
— Примите в дар
— Благодарю, — кивнув молодым людям, ответила Регина и с улыбкой подошла к Равицкому. — Должна сделать вам замечание, — сказала она, подавая инженеру руку, — вот уже два дня вы у нас не были.
85
Позвольте предложить вам руку (фр.).
— Я был занят, — ответил Равицкий, — скоро мне придется отсюда уехать, поэтому надо удвоить усилия, чтобы закончить работу. А вы, я вижу, — прибавил он, — не принимаете участия в общем веселье.
— Я уже давно не танцую, — сказала Регина.
— Что это, каприз, зарок или… причиной тому пережитое горе?
— Я не капризна, — с улыбкою ответила Регина — по таким пустякам зароков не даю, просто настроения нет. Чтобы танцевать, надо чувствовать себя непринужденно и на душе должно быть спокойно, а это бывает только в молодости или когда человек легкомыслен или счастлив.
— Счастлив? — переспросил Стефан. — Но это такое растяжимое понятие. Что вы понимаете под словом «счастье»?
— Вообще или для меня лично?
— Для вас.
— Для меня счастье — это теплая и сердечная семейная атмосфера.
— По-моему, такая жизнь доступна каждой женщине?
— Не всегда, — коротко возразила Регина.
Во время разговора Регина смотрела инженеру в лицо, словно хотела что-то прочесть на нем, но ничего не прочла, — оно было замкнутым и ничего, кроме доброжелательства, не выражало. Стефан тоже не спускал глаз с Регины. На ее лице, как у всякой любящей женщины, лежал отсвет глубокого чувства.
Генрик, подойдя к Регине, спросил, не пора ли домой, и они стали прощаться.
Изабелла едва кивнула Генрику и, поджав губы, проводила его взглядом до дверей.
Ревицкий еще раз пожал Регине руку и сказал:
— До завтра!..
После ухода Тарновских вечер у графини как-то разладился, у Изабеллы и остальной молодежи испортилось настроение. Даже Фрычо притомился — красоваться перед Региной было не так-то легко, и, огорченный ее ранним уходом, вместо того чтобы развлекать, по своему обыкновению, дам, сам стал забавляться с любимым попугаем. Гости постепенно расходились, но час был ранний, и несколько человек уселись за двумя столиками: графиня, Изабелла, еще три дамы и граф Август — за одним, за другим — Равицкий, Витольд, доктор и двое помещиков, которых доктор отрекомендовал Тарновскому как почтенных и серьезных людей.
Между мужчинами завязался оживленный разговор. Витольд рассказывал о своем хозяйстве, Равицкий объяснял ему, какую выгоду даст постройка железной дороги.
Неожиданно их внимание привлекли повышенные голоса за соседним столом. Там несколько раз громко повторили имя Ружинской. Стефан замолчал.
— Не танцует, всегда в черном! В этом что-то кроется, — говорила Клементина.
— Она одевается в черное, так как знает, что ей это к лицу, — возразил граф Август, защищая Регину.
— Ну нет! Уверяю вас, здесь что-то не так, — упорствовала его собеседница.
— Dieu sait [86] , кто, собственно, она такая, какое положение в обществе занимает, каково ее прошлое? — заинтересовалась вторая дама.
— Je parie [87] , в этом нет ничего хорошего, — вставила третья, — не понимаю, почему она всем нравится.
— Convenez [88] , — вступила в разговор графиня (надо отдать ей справедливость, она никогда не говорила плохо о тех, кто бывал у нее в доме), — convenez, Ружинская не похожа на авантюристку, и в обществе она tout-^a-fait bien [89] .
86
Бог знает (фр.).
87
Бьюсь об заклад (фр.).
88
Согласитесь (фр.).
89
Вполне на своем месте (фр.).