Последняя любовь
Шрифт:
Услышав шаги, инженер обернулся и весело сказал, вставая:
— Где это ты изволил пропадать? Я уже целый час жду тебя.
Генрик пожал руку дорогому гостю.
— Пока тебя не было, — проговорила Регина, — мы беседовали с паном Равицким, а потом начали читать очень интересную книгу.
— Какую? — спросил Генрик и сел.
— Я обнаружил на столе прекрасную книгу о древнегреческом искусстве, и она навела нас на мысль, что люди в разные эпохи по-разному понимали красоту.
— По-моему, — сказал Генрик, — истинная красота должна одинаково цениться во все времена.
— Конечно, — согласился Стефан, — но каждая эпоха создавала свой идеал красоты. В древней языческой Греции был культ человеческого
— Я слышу, речь идет о душе, — раздался голос доктора, вошедшего через балконную дверь. — Скажите пожалуйста, понимаете ли вы, что такое дух?
— Ты, эскулап, верно, станешь утверждать, — проговорил Генрик, — что дух — результат деятельности головного мозга и зависит от того, как в голове человека сплетаются нервы и располагаются извилины.
— Вот именно, — ответил доктор. — Несколько лет посвятил я изучению головного мозга и пришел к выводу, что там — начало и конец всего, что люди окрестили звучными словами. На самом деле — это всего лишь результат развития клеток мозга.
— А видели вы функционирующий живой мозг? — спросил Равицкий.
— Признаться, наука еще не нашла такого способа.
— Мне это известно, — продолжал Равицкий, — а потому, и по ряду других причин, я не стал бы категорически утверждать, что то, что люди в течение веков полагали за нечто обособленное, есть проявление материи.
— Вы отвергаете науку? — спросил медик.
— Я считаю, что наука, — возразил инженер, — мощный двигатель, который способен улучшить и возвысить человечество, свет, который поможет человеку понять собственную природу и природу окружающих его предметов. Однако, уважаемый доктор, согласитесь, в мире есть вещи, которые наука пока еще не объяснила. Некоторые истины, быть может, навсегда останутся за пределами ее возможностей, и, следовательно, вопрос о человеческой душе если и будет выяснен, то не скоро. Пока же ни физиология, ни анатомия, ни химия не дают нам определенного ответа.
— Какой же из этого следует вывод?
— А такой, что в человеке, помимо материального начала, есть нечто не поддающееся анализу холодного рассудка, — не важно, божественного оно происхождения или нет, но человек обязан развивать в себе это «нечто», ибо оно-то и отличает его от прочих творений.
— Я согласна с паном Равицким, — отозвалась Регина. — Я, как всякая женщина, малообразованна и имею лишь смутное представление о научных открытиях. Поэтому мне трудно судить о том, что называют человеческим духом. По-моему, дух — это человеческая мысль, мужество, воля, благородство, любовь, мечты, высокие стремления и порывы, и это я чту в человеке. Для меня бездушный красавец — мертвец. Только душа
— Значит, — с упреком сказал доктор, — вы полностью исключаете из человеческих отношений бессознательную силу, инстинкт, который как магнит притягивает людей друг к другу?
— О нет, — возразила Регина, — мне известно, иногда влечение вспыхивает мгновенно, независимо от нашей воли, и, властно указывая на встретившегося на нашем пути человека, говорит: смотри!.. Но это влечение зарождается не в душе, и в чем его причина, вам лучше знать. Однако в разумном человеке это неосознанное чувство вызывает желание узнать того, к кому его притягивает, как магнитом. И вот тогда начинается работа духа. Человек спрашивает себя: что же представляет собой этот встречный, достоин ли он уважения? И только когда он во всем отдаст себе отчет и скажет: достоин! — тогда на этой разумной основе и сильном неосознанном влечении возникнет прекрасное чувство.
— Об этом мы уже не раз говорили, — сказал доктор.
— Тема, правда, не нова. — Регина улыбнулась. — Но вы, дорогой доктор, сами начали этот разговор, спросив, что мы подразумеваем под человеческим духом.
— И не жалею об этом, так как ваши суждения я готов слышать всегда.
— Но ведь ты не признаешь души! — заметил Генрик.
— Дорогой мой, — ответил доктор, — когда я разрезал скальпелем трупы в анатомическом театре, я был убежден, что души не существует и все рождается из материи. Но теперь я не буду настаивать на этом. Не важно, материя или сверхъестественные силы являются источником человеческой мысли, благородства, отваги, самых смелых дерзаний, важно, что они составляют замечательную сторону нашей натуры. Я согласен, пусть человечество совершенствуется из века в век, но с условием, чтобы оно становилось похожим на вас.
— Amen, — торжественно произнес Генрик. — Лестно это слышать, доктор.
Стефан все это время не спускал глаз с Регины, которая была, казалось, поглощена рукоделием.
Тут в дверь просунулась огромная клетка с голубым попугаем, которую держала рука в лиловой перчатке. Застрявшая в тесном проходе клетка несколько секунд как бы висела в воздухе, и, кроме нее, птицы да лиловой перчатки, никого не было видно.
— Что это? — засмеялась Регина.
— Метаморфоза с графиней, — пошутил доктор.
— Monsieur Тарновский, откройте пошире дверь, я не могу войти с Биби, — послышался голос из-за клетки.
Генрик широко распахнул двери, и в гостиную вошел, сияя улыбкой, Фрычо Вевюрский.
— Редкостного партнера нашли вы, пан, чтобы наносить визиты! — вскричал доктор.
— Как же графиня уступила вам своего веселого компаньона? — добавил, едва сдерживая смех, Генрик.
Регина и Равицкий с изумлением взирали на происходящее.
Фрычо поздоровался со всеми и, обращаясь к хозяйке дома, сказал, грациозным жестом показывая на клетку:
— Я принес вам эту птицу, чтобы вы знали, что ваше имя в Д. славят не только люди.
— То есть? — спросила Регина, развеселившись еще больше.
Вевюрский наклонился над клеткой и, показывая на Ружинскую, спросил:
— Биби, скажи, кто это?
Наступило тягостное молчание. Изо дня в день Фрычо терпеливо учил птицу произносить имя дамы своего сердца и теперь мечтал пожать плоды своего труда.
Попугай раскрыл клюв и хриплым, гневным голосом крикнул: