Последняя осень. Буря
Шрифт:
– Еще один биолог, – хмыкнул Леонид, опустив пластиковый комок в указанное Динарой место, – ВИЧ передается либо половым путем, либо через кровь, либо от матери к ребенку. Я не трогал рану, не интересуюсь ни мертвецами, ни парнями, молчу про роды. Будьте проще. Если постоянно обрабатывать все вокруг, любой, даже сильный иммунитет, не выдержит и ослабеет.
Он скрылся в коридоре.
– Психопат, – тихо проговорил Кирилл.
– Чокнутый, – подхватила Динара.
– Прекратите, – строго сказала Маша и повернулась к Насте: – Постарайся вспомнить каждую
– Спала в комнате.
– Кто твои соседки? – осведомился Женя.
– Злата и две твари. Яна и Вика лезли к моему парню. Рыжая надеялась, что Глебушка приползет к ней на коленях, раз она его бросила. Наивная или тупая. Умный мужчина ценит себя, не ведется на истеричек. Вот я не пилю мозги, увлекаюсь бизнесом и финансами, а не только модой. Вступив в отношения, я сразу поняла, что с девушками, гадюками по природе, мне скучно. С ними не о чем поговорить, бедняжки зациклены на шмотках, сплетнях, глупых сериалах и бьюти-индустрии.
– Ты тоже женщина, – сказала Динара.
– Я не такая!
Маше стало мерзко. Подобные заявления воспринимались как бородатые анекдоты, популярные в нулевые. Казалось бы, в век технологий и прогрессивного мышления глупые блондинки, стервозные брюнетки, меркантильные бабы и прочие стереотипы должны были исчезнуть. Однако они почему-то сохранились или слегка изменились, как тот, что лег в основу Настиных взглядов. Лебедева будто видела мир огромным рынком, где вместо прилавков с фруктами, овощами и мясом стояли лотки с «недалекими домохозяйками», «хамоватыми карьеристками» и «поверхностными красотками», а в центре торгового зала сверкали «свои в доску девчонки». Они сообщали проходящим парням, что обожают пиво и мужские занятия, знают всю Камасутру, никогда не расстраиваются, не обижаются, не злятся, ничего не требуют. Стоило покупателю отойти, как они кричали: «Видишь, какая я классная? Выбери меня! Выбери! Выбери!»
Образ Насти, просветленной любительницы духовных практик и бизнеса, не вязался с зашоренной обывательницей. Ее портрет словно состоял из разрозненных пазлов: сколько ни вглядывайся, настоящую нельзя было найти.
– Мне тебя жаль, – сказала Маша.
У одногруппницы вытянулось лицо.
– Почему?
– Принижаешь других, чтобы почувствовать себя особенной. Это отвратительно.
– Неудачная попытка, – скривилась Лебедева. – Правда глаза колет?
– Наивная, – усмехнулась Динара. – С нами учатся девушки, которые мечтают стать судьями, прокурорами, адвокатами, преподавателями. У нас самые разные интересы. Ты бы знала это, если бы не отмалчивалась, сидя на поводке у Глеба.
Настя помолчала с оскорбленным видом, будто ее, как капризного ребенка, несправедливо поставили в угол.
– Мы отвлеклись, – пробормотал Кирилл. – Как ты расправилась с Глебом?
– Уничтожила, – драматично сказала та, сжав салфетку. – Растоптала ему сердце, вывернула душу.
– Конкретнее, – бросил вернувшийся Леонид, протерев руки полотенцем. – Вы виделись в четыре утра?
Настя ответила отрицательно.
– В три? –
– Во время «Правды или действия». До того, – запнулась Настя, – до ссоры.
– А потом вы пересекались? – спросила Маша.
– Нет.
– То есть ты не убивала его? – разозлилась Динара. – Зачем морочишь нам голову?
– Я ментально ранила Глебушку, и он решил умереть.
У Маши дернулся глаз.
– Да ну? – проговорил Леонид. – Сложно придумать более идиотский способ. Кто прыгнет с широкой лестницы, чтобы разбиться? Он мог найти веревку и мыло, порезать вены, сигануть с крыши. Я, конечно, не эксперт, но сомневаюсь, что суицидники ведут себя, как Волгин. Он явно не торопился помирать.
– Он улыбался через боль, исполнял кармический долг, – всхлипнула Настя и, заметив удивление ребят, объяснила: – Каждая душа несет бремя, которое состоит из обещаний, не выполненных перед Вселенной. Мне достались болезненные привязанности. Их нужно разорвать, чтобы достигнуть иного уровня. Для этого мне послали Глебушку. Я переусердствовала, и он не выдержал давления, покончил с собой.
Маша будто слышала иностранную речь на сверхскоростной перемотке. Слова были понятны, но смысл ускользал, как бы она ни старалась вникнуть.
– Разве ты не ночевала с Волгиным? – предприняла она еще одну попытку.
– Нет.
– Откуда в вожатской взялись женские вещи? – осведомилась Динара.
– Для защиты, – сказала Лебедева, покраснев. – Эта дура, Янка, совсем оборзела, приперлась к Глебушке. Я прогнала нахалку, пометила территорию: разбросала лифчик, расческу, помаду, шампунь, – чтобы клуши увидели и поняли: Волгин занят.
– Надежный метод, – хмыкнула Динара.
Настя обрадовалась, приняв комментарий за чистую монету:
– Ага, еще я аккуратно разложила одежду Глебушки. Теперь с порога видно, что в комнате живут двое.
Маша горько усмехнулась. Конечно, можно было побеседовать с Настей, указать на очевидные манипуляции Глеба, открыть темную личину «идеального парня», как-нибудь поддержать и приободрить, но ей не хотелось тратить время на бесполезный разговор. К тому же опыт подсказывал, что девушка, взвинченная трагедией, проигнорирует советы, лишь усерднее будет защищать любимого, еще разозлится на правду, а потом продолжит верить в доброту и безупречность абьюзера. «Лучше промолчу, пусть и дальше считает Волгина лучшим, – решила Маша. – Может, когда-нибудь поймет, каким он был на самом деле».
Настя обругала Вику и Яну, снова рассказала о своих прекрасных отношениях с Глебом, затем ушла. Динара поворчала на бесполезную болтовню, Леонид согласился с ней, Женя, прочистив горло, упомянул отпечатки пальцев. Команду ждало новое разочарование.
– Что значит «непонятные отпечатки»? – переспросил Леонид.
– То и значит. Тупик, – пояснил Женя. – У меня нет лупы, специального освещения, интернета. Я запутался. Все папиллярные узоры какие-то одинаковые.
– То есть мы зря старались? – растерянно проговорила Динара.