Последняя воля Нобеля
Шрифт:
Вы совершенно в этом уверены?
Его реакция:
У нас нет и тени сомнения.
У Анники перехватило дыхание.
Теперь она знала, почему они были уверены, что Эрнст Эрикссон не покончил с собой.
Наверное, можно вбить себе гвоздь в шею, но это невозможно сделать, если другой гвоздь уже торчит из глазницы.
Она достала телефон, чтобы позвонить Томасу.
Нет, сейчас это невозможно.
Она почти физически чувствовала
«С этим я разберусь, когда приеду домой, — подумала она. — Иначе мне придется выслушивать его дважды».
Через десять минут подъехали еще три машины без опознавательных знаков.
Во второй Анника увидела гавайскую рубашку.
Она выключила двигатель, натянула кардиган, который нашла на заднем сиденье, и вышла навстречу инспектору. Прислонившись к его машине, она терпеливо ждала, пока он не зашел в сауну, чтобы убедиться, что это не была ее, Анники, галлюцинация.
— Ну что, теперь ни тени сомнения? — спросила она. — Чудесно.
Он ткнул пальцем в сторону рвотных масс на муравейнике у двери сауны.
— Что ты здесь делаешь?
— Это формальный допрос?
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Я похож на микрофон?
— Я хотела взять интервью, спросить о смерти Эрикссона, — ответила Анника. — В домике горел свет, а дверь сауны была приоткрыта, и я заглянула внутрь.
— Ты уверена, что дверь была приоткрыта?
— Я заметила это, когда посмотрела на нее из дома, — объяснила Анника и указала рукой на освещенное окно.
— Ты была в доме? Что ты там делала?
— На столе стояла картошка с селедкой. Мне захотелось проверить, теплая ли она.
К. застонал.
— То есть ты облапала весь дом, наследила, как могла, на месте преступления?
Анника прикусила губу.
— Нет, — сказала она. — Тело я не трогала. В сауне я не прикасалась ни к чему, кроме дверной ручки.
К. открыл дверцу машины и что-то поискал в бардачке.
Анника продолжала стоять рядом с ним.
— У этого убийства есть какой-то личный мотив? — спросила она. — Оно выполнено не чисто и не профессионально. Это была не Кошечка, так? Эрнста Эрикссона тоже убила не она?
Инспектор вытащил из бардачка портативный магнитофон и захлопнул дверцу машины.
— Допрос свидетельницы Анники Бенгтзон, — произнес он. — Сведения о ее личности будут добавлены позже. Вторник, первое июня, девятнадцать часов пятьдесят пять минут. Место преступления: Тавастбодавеген в Фогельброландет. Подозрение в убийстве Ларса-Генри Свенссона…
Анника повернулась и зашагала к своей машине.
— Ты куда?
— В редакцию, — ответила Анника. — Не вздумай снова говорить мне о неразглашении. Я не буду молчать.
— Ты не имеешь права мешать следствию.
— Я очень тебя прошу, — сказала Анника, обернувшись. — Я сегодня первый день вышла
Наклонив голову, он некоторое время пристально разглядывал Аннику, не выказав никакого сочувствия.
— Конечно, я предупрежу тебя о неразглашении, — сказал он, — согласно десятому параграфу двадцать третьей статьи процедурного юридического кодекса. Ты останешься здесь до того, как мы все закончим, чтобы я смог, как положено, тебя допросить.
— Я приехала сюда и вышла из машины, — сказала Анника. — Я пробыла здесь двадцать три минуты, до того как обнаружила тело. Потом меня вырвало, и я позвонила тебе. С момента приезда я никого здесь не видела. Мимо не проехала ни одна машина, не проплыла ни одна лодка. Все, а теперь я пошла.
— Я запрещаю тебе уходить, — повысил голос К.
— В таком случае можешь меня пристрелить.
Она повернулась и пошла к машине.
По дороге она извлекла из кармана телефон и позвонила в редакцию.
Андерс Шюман швырнул портфель на стол в своем крошечном кабинетике. Какой ужасный был сегодня день.
Семья, владевшая газетой, получила сведения о катастрофических итогах работы утренних газет за полгода и решила не медля принять самые крутые меры.
На вилле в Юргордене было созвано совещание, больше похожее на судилище.
Были пересмотрены все расходы.
Были заморожены все новые инициативы.
Всем подразделениям газетной империи было запрещено брать на работу новых сотрудников. Владельцы потребовали увольнения всех независимых журналистов.
К счастью, среди присутствовавших нашлось несколько мудрых мужчин и женщин. Всем вместе им удалось убедить владельцев в том, что закручивание гаек не поможет выйти из кризиса.
Конечно, это хорошо, что владельцы осознали наступление кризиса, но надо при этом найти способ уменьшить растерянность и отчаяние людей, неизбежные, когда на заклание отправляют священных коров.
Мало того, даже в этой ситуации надо найти способ двигаться вперед.
Он не был уверен, что его голос был услышан, но понимал, что весь следующий месяц ему придется спасать свои новые инициативы, которые он уже считал обеспеченными.
Шюман потер ладонью подбородок.
Господи, зачем он вообще все это делает?
Всех этих ограничений вполне достаточно для того, чтобы дернуть клапан и воспользоваться запасным парашютом и приземлиться на безопасной площадке. И пусть рушится эта медиаимперия!
Но Шюман уже знал ответ. Он вспомнил слова старого волка со Шведского телевидения, который освещал все мировые конфликты — от Вьетнама до Ирака: Не тяжело напрягать все силы во время войны. Тяжело в мирное время, когда чувствуешь, как съеживаешься, и загниваешь.