Последняя воля Нобеля
Шрифт:
Анника на мгновение застыла и уронила щетку в раковину.
— Отлично, — ответила она. — Мы уже поели. Дети так проголодались, что мы не смогли тебя дождаться.
Он перегнулся через плечо жены и взял со стола надкушенную морковку.
— Прошу прощения, но сегодня жуткие пробки.
— Знаю, — сказала Анника. — Я сегодня была в газете, ездила к Шюману.
— Ну и как? — спросил он, хрустя морковью.
— Хорошо, — ответила Анника. — Во вторник приступаю к работе.
Теперь настала очередь Томаса оцепенеть.
— Понятно, — сказал он. — Тебе не кажется, что мы должны были обсудить это дело заранее?
— Какое дело? — агрессивно ответила Анника вопросом на вопрос. — Мы должны были обсудить, позволительно ли мне перестать сидеть дома?
— Не заводись, — миролюбиво сказал Томас.
— Между прочим, у тебя всего лишь временная работа, не так ли? — сказала она. — У тебя же договор на полгода.
— Срок продлен, — возразил Томас. — Мне сегодня сказали об этом.
Анника с громким плеском бросила губку в раковину.
— Но об этом нам говорить не надо? Нам надо говорить только о моей работе?
Томас взял со стола стакан, ополоснул его и налил воды из крана.
— Ладно, — сказал он, — начнем с меня. О чем ты хочешь говорить?
Она обернулась и встала перед Томасом, опершись о посудомоечную машину.
— Зачем нужен новый закон о терроризме, над которым ты сейчас работаешь?
Он вздохнул.
— Я не думал, что мы будем говорить о практических частностях моей работы, — сказал он.
— Почему Швеция бежит впереди всех в этой дурацкой гонке за прослушиванием? — спросила Анника. — Почему именно мы проталкиваем этот закон в Евросоюзе?
— Начальство довольно моей работой, — сказал Томас, — и хочет, чтобы я остался в министерстве. Или ты считаешь, что мне надо уйти?
— Ты просто уклоняешься от любой критики, — упрекнула мужа Анника.
Томас провел пальцами по волосам, взъерошив их.
Правда заключается в том, что эти законы уже введены в остальных Скандинавских странах. Мы отстали на пятнадцать лет, так как прежние социал-демократические министры не желали неприятностей, которые неизбежно возникали, как только кто-то начинал обсуждать этот вопрос.
— Но как тогда понять позицию Евросоюза? — спросила Анника. — На прошлой неделе в новостях сказали, что Швеция настаивает на том, чтобы сотовые провайдеры сохраняли всю информацию, которая появляется в их сетях.
— Это совершенно другой вопрос, — отмахнулся Томас. — Вся информация и без того сохраняется, и мы просто хотим, чтобы так было и впредь. Мы хотим урегулировать порядок и стоимость такого сохранения. Сейчас же каждый раз, когда полиции требуется та или иная информация, начинается мелкая базарная торговля. Ты думаешь, это хорошо?
— Что ты подразумеваешь под мелочной базарной торговлей?
— Полицейские говорят: мы распутаем дело этого насильника, если узнаем, кто звонил в это время по такому-то номеру. Провайдер отвечает: ладно, платите двадцать
— Я не могу в это поверить, — сказала Анника.
— Факт состоит в том, что за последние годы шведская полиция поднаторела в такой торговле, — продолжил Томас. — Общие затраты на получение информации в сотовых сетях снизились с семидесяти до четырнадцати миллионов.
Анника, прикусив нижнюю губу, принялась переминаться с ноги на ногу. Томас понял, что жена задумалась.
— Террористы обычно совершают такие преступления, как убийства, похищения, взрывы, то есть совершают опасные для общества деяния, не так ли? — сказала она после долгого молчания. — Если я не ошибаюсь, эти преступления уже предусмотрены законом?
Томас, не отвечая, сделал несколько глотков воды.
— Я не понимаю, как ты можешь сохранять такое олимпийское спокойствие? — спросила Анника, едва не срываясь на пронзительный визг. — Как ты можешь оправдывать то, что делаешь? Выходит, для террористов должны быть особые законы. Что за бред?
— Речь идет о намерениях. — Томас поставил стакан на кухонный стол. — Очень важно узнать о намерении совершить преступление, представляющее большую опасность для всего общества. Значит, для таких намерений нужно особое законодательство, которого пока у нас нет. Если цель не взорвать здание, а напугать людей и посеять панику, то это тоже терроризм. Это же касается и других форм организованной преступности, как, например, мотоциклетных банд, международных наркотических синдикатов или групп, торгующих оружием или людьми.
— Но ведь мотоциклетные банды не занимаются терроризмом?
— Тем не менее их деятельность способствует дестабилизации общества и сеет в людях страх. Речь ведь идет о сборе улик! Нет, конечно, нужды прослушивать мелких воришек или трудных детей — они и так попадаются сами.
Он умоляюще протянул вперед руки.
— Мы говорим о наркомафии и мотоциклетных бандах как о людях, против которых никто не осмеливается свидетельствовать в суде. Это означает, что мы должны иметь технические улики и доказательства, мы должны прослушивать их сборища и телефонные переговоры. Господи, ведь речь идет о национальной безопасности!
Она в упор смотрела на мужа, обхватив себя руками, — такая маленькая, беззащитная и угловатая, что он вдруг ощутил неожиданное желание обнять ее, приласкать, погладить но волосам и забыть и о работе, и о законах, и обо всем на свете.
— Берит показала мне сегодня одно предложение по новому закону, — сказала Анника.
— В самом деле? — устало спросил Томас и уселся на стул. — Какого закона?
— Закона, согласно которому полиция безопасности имеет право прослушивать любого человека, какого сочтет нужным. Это же полнейшее безумие!