Последняя воля Нобеля

Марклунд Лиза

Биргитта, не скрывая раздражения, встала.

— В этих делах каждый хранит свои секреты, — сказала она. — Это не журналистика, где ты встаешь и рассказываешь все, что знаешь, не желая при этом никого намеренно обидеть. Здесь же ты несколько лет работаешь, ничего не сообщая другим до публикации окончательных результатов, поэтому можно с уверенностью сказать, что Ларе-Генри не имел ни малейшего представления о ходе исследований Эрнста. Это всего лишь зависть. Подопытные животные Эрнста живы и здоровы. Кстати, он их очень любит. Но теперь мне пора идти. У

меня встреча с Бернардом Тореллом. Надо обсудить планы ремонта здания.

— Можно, я пойду с вами?

Биргитта удивленно посмотрела на Аннику.

— Обычно мы никого туда не приглашаем, — сказала профессор. — После нападений защитников прав животных мы перестали вешать таблички на подъезды, чтобы никто не знал, что происходит внутри. Зачем ты хочешь на них посмотреть?

Анника в упор посмотрела в глаза Биргитте:

— Мне интересно.

— Что — интересно?

«То, что ты от меня скрываешь, мысленно — произнесла Анника. — То, что ты мне не говоришь. Мне интересно все, что ты скрываешь о Каролине и о том, что произошло в субботу».

— Мне интересно, как делают науку, — ответила она вслух. — Меня интересуют развитие и прогресс. Вы делаете науку, а я хочу стать вашим рупором.

Кажется, ее ответ произвел должное впечатление на профессора Ларсен. Она вытащила из ящика связку ключей и направилась к двери.

— Нам придется немного прогуляться, — сказала она. — По дороге я хочу выпить добрую чашку кофе.

Они вышли из здания и окунулись в море солнечного света. По лужайке они прошли в заведение Йонса Якоба. Стеклянные двери в стальной окантовке раздвинулись автоматически при их приближении. В помещении пахло школьным обедом — вареными овощами и подливкой. Шаги гулко отдавались от темно-красных каменных плиток. Под потолком перекрещивались деревянные балки толщиной в метр. Длинные ряды березовых четырехугольных столов еще больше подчеркивали сходство со школьной столовой.

— Вообще-то они не умеют варить кофе, — сказала Биргитта, — но латте здесь вполне приличный.

Они взяли по чашке кофе, и Анника расплатилась за них.

— Ты тоже проводишь опыты над животными? — спросила она, когда они снова вышли на улицу.

— Да, сейчас у меня идет опыт с пятьюдесятью животными, — ответила Биргитта, свернув на тропинку. — В большинстве это мыши, но есть и несколько кроликов. Они такие милые.

— Гебе не тяжело заставлять животных страдать? — спросила Анника, с трудом поспевая за маленькой полной женщиной.

Профессор метнула на журналистку быстрый взгляд.

— Моя дорогая, — покровительственно произнесла она, — я занимаюсь исследованием поведения. Я обучаю мышей брать конфетку правой или левой лапкой, учу их переплывать маленькие бассейны или собирать крошки посреди открытого пространства.

— Что именно ты изучаешь?

— Процесс старения, — ответила Биргитта Ларсен. — Я изучаю биологические эффекты старения, главным образом его влияние на нервную систему, но также на органы, которые управляются нервной системой. Почему ты спрашиваешь?

— Обязательно

ли проводить опыты на животных, чтобы это изучать?

— Правда заключается в том, что процессы старения очень похожи у дрожжей, червей, мышей и людей. Мне очень не хочется это признавать. Но, к сожалению, мы еще не достигли в науке такого уровня, когда можно будет обойтись без экспериментов на животных. На трудные вопросы, касающиеся всего организма — не важно, растительного или животного — невозможно ответить, изучив одни только клеточные культуры.

Они свернули на другую тропинку, окаймленную живой изгородью.

— Ты пришла уже к каким-то выводам? — спросила Анника.

— К выводам, которыми я могла бы поделиться с тобой? Например, установлен тот факт, что по мере старения глиальные клетки мозга — клетки, выстилающие и окружающие нервные клетки, — продуцируют больше нейротропных факторов. В этом направлении мы и работаем.

— Значит, ты сможешь определить, насколько, например, я стара?

— Это зависит в первую очередь от твоей наследственности, моя дорогая, ну и от того, как ты следишь за своим здоровьем. Но, насколько мы теперь можем судить, предел человеческой жизни в настоящее время располагается где-то между ста двадцатью и ста тридцатью годами.

Она потрепала Аннику по щеке.

— Так что у тебя впереди еще уйма времени. Ты не выключишь сотовый телефон? Здесь мы проводим опыты в электромагнитных клетках и не хотим, чтобы на них воздействовало лишнее излучение. Нам надо это сделать до того, как мы войдем.

Они присели на низкую скамейку у входа. Анника выключила сотовый телефон, закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо солнечным лучам.

— Почему Ларс-Генри поссорился с Эрнстом в субботу? — спросила Анника. — В чем конкретно он обвинил Эрикссона?

Биргитта издала звук, одновременно напоминавший смех и фырканье.

— Ларс-Генри ругается со всеми, в том числе и со мной. Он ополчается на отдельных людей и на целые группы. Например, на Эббу Романову и на Бернарда Торелла. Он нападает на Сёрена Хаммарстена и его небольшую группку. Какое-то время он ругался с руководителем отдела, но, напав на Эрнста, просто сошел с ума от ярости.

— Но в чем причина? — Анника сделала глоток кофе.

— В том, о чем он писал в письме. Он утверждает, что Эрнст сфальсифицировал свои результаты, что он отказался повторить опыты, когда его об этом попросили, и несмотря ни на что опубликовал непроверенные результаты.

— То есть он обвинил Эрнста в недобросовестных результатах? О каких исследованиях шла речь?

Биргитта Ларсен допила кофе.

— Господи, да все это сущий вздор и чепуха. Об этом вообще не стоит думать.

Анника окинула взглядом большую лужайку.

— Но если это не имеет никакого значения, то почему бы тебе не сказать, над чем работал Эрнст?

Биргитта Ларсен вздохнула и посмотрела Аннике в глаза.

— Ты не сдаешься? Речь идет о рассеянном склерозе. О воспалительном заболевании центральной нервной системы.