Последствия больших разговоров
Шрифт:
– Будешь в машине.
– Я пойду с...
– Это не предложение!..
– он переключил новый вызов.
– Да? Когда?! Черт!.. Ты уверен? Нет, бросьте их там, пусть она к ним не подходит!.. Хорошо... Да плевать, чья она жена!.. До клиники Кориневского довезешь? Точно? Да, обеих. Я его предупрежу, вызови Трофимыча, пусть к вам подъезжает.
– У Беккера автоответчик, - деловито сообщили с заднего сиденья.
– Олег, все плохо?
– Да.
В салоне машины воцарилась тяжелая тишина, и голос Ейщарова, продолжавшего говорить по
– А абонент-то недоступен!
Сева вызвал номер еще раз, потом прижал телефон к щеке, чувствуя, что вот-вот расплачется. Он не был взрослым. Несмотря на солидный костюм и солидную должность, он вовсе не был взрослым. И сейчас ему было очень страшно.
Машина резко свернула к обочине и вспрыгнула на тротуар, распугав прохожих - Ейщаров, не утруждая себя законопослушным въездом на ведшую к ресторанной стоянке дорожку, погнал наискосок по тротуарным плитам, мимо клумб и фонтанов, сквозь удивленные взгляды и возгласы прогуливающихся шайцев. Машин на стоянке перед "Шевалье" было немного, и он уже видел величаво возвышающийся с самого края беккеровский черный "тахо", солидный и блестящий, как и сам Никита. Затормозив перед входом, Ейщаров открыл бардачок и бросил сопровождению несколько маленьких округлых упаковок.
– Что это?
– удивилось сопровождение, одновременно распахивая двери.
– Затычки для ушей.
Сопровождение переглянулось, после чего один из них, бросив взгляд на панорамные окна "Шевалье", поднял с пола черную сумку и тоскливо сказал:
– Смотрю я туда - и что-то мне совсем туда не хочется.
Ейщаров поймал за шиворот попытавшегося было выскочить следом Севу и водворил его обратно в салон.
– Сиди здесь! Встретишь остальных - направишь к нам!
Они подбежали ко входу, и возле тяжелой двери тотчас совершенно ниоткуда появился громоздкий человек, облаченный в красное с золотом - цвета ресторана. Загородил дверь, выглядя еще более серьезной преградой, чем сама дверь.
– Извините, ресторан сегодня закрыт.
– Ты уже впустил нашего сотрудника, - заметил один из сопровождающих. Человек открыл было рот, явно намереваясь сказать, что любой может назвать себя чьим угодно сотрудником, и для подтверждения этого нужны документы, но Ейщаров, уже ловко обогнув охранника с левого борта, четко, спокойно произнес:
– Ты впустишь нас.
– Я впущу вас, - согласился человек, немедленно расплывшись в широкой дружеской улыбке, и распахнул дверь. Сопровождение, ввалившись в холл вслед за начальником, снова переглянулось, и один из них буркнул на ходу:
– Мне от этого до сих пор не по себе.
– Заткнись!
– сказал другой.
Холл ресторана был темен и пуст, из распахнутых дверей зала вытекала тишина. Казалось, там никого нет, но когда они переступили порог, то увидели высокую плотную фигуру, стоявшую у края
– Я не могу его понять...
– шепнул Беккер.
– Что-то с ним не то. Он не просто молчит. Он... словно он не рояль. Только где-то в глубине...
Он снова отвернулся, глядя на инструмент, мирно поблескивавший на сцене. В полумраке очертания рояля чуть смазались, под открытой крышкой теснилась чернота. Обнаженные клавиши ждали касаний, рождающих музыку, и в их ожидании чудилось что-то нетерпеливое.
– Никита, - упреждающе сказал Олег Георгиевич и быстро двинулся по проходу через огромный безлюдный зал. Сопровождение тотчас обогнало его и решительно зашагало к сцене впереди Ейщарова. Беккер, не оборачиваясь, качнул головой.
– Твои сведения устарели. Тапер умер полчаса назад. Кровоизлияние в мозг. Я не понимаю.
– Никита...
– И ты не понимаешь!
– Никита взмахнул руками, точно призывая к готовности невидимый оркестр.
– Ты ведь взял кольцо. Посмотри на него! Я не знаю этот рояль?!
Ейщаров на ходу бросил взгляд на кольцо на мизинце. Камень в нем стал прозрачным, словно вода в горном роднике, и его окутывал мягкий хрупкий ореол.
– Я приходил сюда. Два дня назад. Я знаю этот рояль. Но я не говорил с ним! Я этого не делал!
– Никто тебя не обвиняет. На вызовах уже два нападения. Ты здесь не при чем. Отойди от него.
– Но я должен понять!
– хрипло возразил Беккер.
– Я лучше Сергеича знаю рояли! Почему я не чувствую...
– Иди сюда, - произнес Олег Георгиевич уже иным голосом. Никита, кивнув с каким-то облегчением, повернулся и шагнул к краю сцены, навстречу идущим, и тут рояль издал звук - словно где-то в его глубине молоточек, вздрогнув, едва-едва коснулся струны. Звук был невесомый, едва слышный, похожий на вздох крохотного, страдающего существа, только что лишившегося последней надежды на помощь. Беккер резко остановился, словно налетев на невидимую стену, его лицо вспыхнуло странным торжеством, и он, развернувшись, ринулся обратно к роялю, протягивая руки, и в этом движении была жадность исследователя, безумного в своей жажде загадок.
– Стой!
– крикнул Ейщаров уже на бегу - крикнул и вслух, и беззвучно, но прежде чем слово было произнесено, уже понял, что остановить Беккера так невозможно. Когда человека захлестывает настолько мощное чувство, прорваться сквозь него практически нельзя. Сопровождение, обогнало его на пару метров, прыгая, как вспугнутые пожаром молодые тигры, но на сцену они взлетели почти одновременно. Две пары рук схватили Беккера, когда он, согнувшись, уже тянулся пальцами к нагим клавишам, призрачно белеющим в полумраке, рванули назад. Потерянная сумка грянулась о пол с громким лязгом.