Последствия больших разговоров
Шрифт:
– Меня больше беспокоят трупы, - заметил Байер.
– Где трое, там может быть и тридцать. Тот диван...
– Пожалуйста, не надо, - убито попросил Сева, и Байер хмыкнул, глядя на дисплей айфона, который так и не вернул своему сопровождению.
– Кстати, я не встретил ни одной взбесившейся машины, - с гордостью сообщил Шофер и кивнул обратившимся к нему лицам.
– Большинство людей любят свои машины... Ну, это я к слову.
– Так насчет видика...
– снова начал было Михаил, по-прежнему обращаясь к монстере, но тут парадная дверь чуть дернулась, Таможенник, подскочив к ней, открыл тяжелую створку,
– Помогите, она хочет меня убить!
– Кто хочет вас убить?
– Ейщаров вскочил и быстро извлек Шталь из ее укрытия, хотя она отчаянно цеплялась за кресло всеми конечностями.
– Алка!
– выдохнула Эша, стараясь вывернуться.
– Уже?
– Ейщаров взял ее за плечи и сунул в свое кресло, потом тут же повторил это действие, потому что Эша, выпрыгнув из кресла, сделала попытку спрятаться под диван, отчего сидевшие на нем Швеи, взвизгнув, дружно поджали ноги.
– Эша, успокойтесь, никто вас не тронет!
– Но вы же не знаете, что я сделала! А когда вы...
Ейщаров, избрав самый банальный способ отключения звука у эш шталь, зажал ей рот ладонью, превратив остаток фразы во всполошенное мычание, и обернулся, когда Гена впустил в холл шталевское сопровождение, также выглядевшее не очень бодро, но значительно более свежо.
– Чего так долго ехали?!
– недовольно спросил Костя.
– Это я ехала, - уточнила Алла и кивнула на взмыленную Шталь.
– Она бежала.
В этот момент среди сидящих прокатилась легкая волна вскриков, связанных с тем, что Бонни удрала из вазы, которую Сева держал на коленях, и теперь стремительно перемещалась по холлу. Добравшись до кресла, где пребывала Шталь, птицеед торопливо вскарабкался по ее ноге и устремился вверх, к плечу, где и застыл, притворяясь игрушечным.
– Что произошло?
– раздраженно осведомился Ейщаров.
– Дом...
– начала Шталь, но Олег Георгиевич тряхнул головой.
– Про дом я знаю - что у вас произошло?
– Она стукнула меня ноутбуком по голове!
– сообщила Орлова.
– И как ноутбук?
– хором встревожились Компьютерщики. Орлова посмотрела на них мрачно.
– То есть, моя голова вас не беспокоит?
– Я это сделала, потому что ты мешала мне осуществить мой план!
– пискнула Шталь.
– Если б я этого не сделала, то не нашла бы тот дом! А если бы я не нашла дом, то могла бы еще не скоро догадаться... или до этого бы догадался кто-нибудь другой, а это, конечно, хуже...
– Ты могла бы просто сказать!
– вскипела Алла.
– Я и сказала! А ты сказала, что это бред!
– Просто ты сказала это так, что выглядело бредом!
– Девочки, успокойтесь, - добродушно произнес Олег Георгиевич, и Орлова, сверкнув глазами, осторожно села в пододвинутое Парикмахером кресло.
– Алла, я ведь тебя предупреждал насчет Эши, не нужно было настаивать.
– Ты сама вызвалась меня сопровождать?!
– изумилась Эша.
– Но почему?!
– Потому что так у меня больше шансов первой узнать о чем-то значительном, - Алла пожала плечами
– Я оказалась права. Чего у тебя такое лицо, Шталь? Ты же не решила, что я вызвалась охранять тебя из-за глубокой к тебе симпатии?
– Скорей наоборот, - пробурчала Эша, потом, широко раскрыв глаза, привстала в кресле.
– Но тот дом... Он...
– голос у нее прервался, и она потерла правый глаз сжатым кулаком. Ейщаров сунул ей пачку бумажных платков, и Эша, кивнув, вытащила один и, плюнув на приличия, трубно высморкалась. Отчего-то вспомнился кленовый лист на больничном карнизе - одинокое яркое, желто-багряное пятно на безлико-белом.
– Этот дом... Бедный дом!
– Вот бабы!
– фыркнул старший Оружейник монстере.
– Вы по поводу и без повода нюни разводите! Этот дом тебя чуть не ухлопал, а тебе его жалко?!
– А тот нож?!
– возмутилась Эша.
– Разве тебе было все равно, что с ним произошло? Разве тебе не было его жаль?
Михаил сердито сказал, что поведение ножа его глубоко возмутило, а жаль ему было исключительно себя - и это вполне логично, в отличие от шталевского заявления.
– Ты врешь!
– сурово изрекла Шталь.
– Нет, не вру!
– отрезал старший Оружейник почти с детским упрямством. Уже почти готовая включиться в перепалку, ибо Михаил действительно врал, Эша вспомнила об обстоятельствах и с достоинством отвернулась от Оружейника, тут же восхитившись собственной рассудительностью. Ее взгляд упал на Костю, сидевшего ближе других, и она адресовала дальнейшие речи ему.
– Ненависть или равнодушие - вот что сделало эти вещи такими уязвимыми. Владелица сапфирного гарнитура терпеть его не могла. Владелец кофейной турки, едва та начала превращаться, хоть и озаботился своим душевным здоровьем, а турку сразу же просто выкинул, потому что ему на нее было плевать. Владелица люстры купила ей замену, потому что считала эту люстру слишком старой и дешевой, презирала ее. Представьте, каково это, когда никто тебя не любит - вообще никто.
– Меня никто не любил, - Костя задумчиво почесал затылок.
– Ну разве что мама с папой и еще одна девчонка из Твери... или она была из Воронежа. В любом случае...
– Человека это делает психически уязвимым. То же случилось и с этими вещами.
– Хочешь сказать, они сошли с ума?
– недоверчиво спросил Зеркальщик.
– Нам доводилось видеть обезумевшие вещи. Ничего общего с...
– Потому что это - совсем иной случай. Что-то воздействовало на эти вещи и не только свело их с ума, но и позволило воплотить в жизнь их безумие. Коля правильно тогда сказал - это больше похоже на психическое заболевание, - Эша отыскала взглядом заклеенного пластырем "нотариуса" и ткнула в него пальцем, на что тот зачем-то развел руками, точно давая понять, что не имеет к происходящему никакого отношения.
– Федор Трофимович был прав, когда сказал, что это - не совсем вещи. Вещи, считающие себя чем-то другим. Верящие, что они - что-то другое. Превращающиеся во что-то другое - даже, я бы сказала, в кого-то другого. А мы - катализатор. Что бы не воздействовало на них - в конечном счете, это все ориентировано на нас, - Эша глубоко вздохнула, поглаживая пальцем Бонни.
– А теперь представьте, сколько в этом городе может быть нелюбимых вещей?