Послевкусие: Роман в пяти блюдах

Милети Мередит

И тут я разражаюсь слезами.

— Мира, — тихо говорит Фиона и подходит к столу, где я сижу, спрятав лицо в ладонях.

Покачиваясь на высоченных каблуках, она склоняется надо мной и сжимает меня в объятиях, прижимая к себе так крепко, что я чувствую запах ее духов, сладкий и немного отдающий мускусом. От этого я начинаю плакать еще сильнее, потому что в довершение всего мне становится стыдно, что Фиона мне не нравится.

— Может, поиграем в банко? Вечером, в четверг, — шепчет мне в ухо Фиона. — Теперь моя очередь принимать гостей. Обязательно приходите. Я вас познакомлю со своими подругами. Устроим вечеринку. Ваша еда будет очень

кстати. Ну же, скажите, что придете.

Я понятия не имею, как играют в банко, наверняка эта игра не в моем вкусе.

Фиона разжимает объятия и легонько тычет меня в макушку своими длинными ногтями.

— Хмм, а у вас тут несколько седых волосков. Безобразие, нужно от них избавиться. Вы же теперь снова на коне. И у вас очень красивые волосы. На Мюррей-авеню работает одна потрясающая девочка, она вам вмиг все сделает.

В итоге я понимаю, что мне ничего не нужно: ни банко, ни химического устранения «безобразия» в волосах. В четверг утром я звоню Фионе и говорю, что мучаюсь от головной боли, сама понимая, насколько это жалкая отговорка. Когда она приходит, чтобы забрать угощения для вечеринки, то вручает мне бумажку с адресом и телефоном. Бросив на меня понимающий взгляд, она говорит, что все нуждаются в помощи и что даже ей иногда требуется поддержка и добрый совет. Несмотря на химическую завивку и подправленные хирургом груди, она, как по волшебству, вызывает в моей памяти образ Мэри Энн. Не желая вновь подвергать опасности свое психическое здоровье, я прилепляю бумажку с адресом на зеркало в ванной, где она быстро начинает скручиваться, а чернила расплываться от капель воды, которые попадают на бумагу, когда я чищу зубы.

Столько лет я отдавала «Граппе» большую часть своего времени, поэтому сейчас скучаю по ней, как скучают по вырезанному органу, когда шов еще свежий и глубокий. Часто по ночам я думаю, что там сейчас в меню, или вспоминаю, как раскатывается тесто для пасты на мраморной столешнице, или как пахнут свежие лимоны, которые пролежали все утро в нагретом кузове грузовика и их кожица покрылась капельками лимонного масла.

Наконец от отчаяния я записываю Хлою в класс «Джимбори» для малышей, который каждую неделю проводит занятия в Центре еврейской общины на Форбс-авеню. Когда я работала, то часто мечтала о подобных занятиях, на которые у меня не было времени. Возможно, я даже смогу подружиться с местными мамашами. Конечно, большинство из них замужние женщины и. кажется, давно знают друг друга. В Нью-Йорке в подобном месте обязательно встретилось бы несколько родителей-одиночек и даже несколько однополых пар, и там я бы ничем не выделялась из толпы, но я в Питсбурге, а не в Нью-Йорке. Впрочем, Хлое в классе «Джимбори» очень понравилось. Там полно горок и качелей, есть что пощупать и где поползать, и я с удовольствием за ней наблюдаю. На прошлой неделе, потянувшись за мыльным пузырем, она встала во весь рост и даже пару секунд удерживала равновесие.

На следующей неделе, когда мы приходим в Центр, я замечаю не первой молодости женщину с ребенком на руках. Ребенок, судя по всему, латиноамериканец. Наверное, она его бабушка или, если судить по цвету волос и европейской внешности, нянька. Ребенок, мальчик чуть постарше Хлои, все время капризничает и вертится, сидя на руках женщины. Я сажаю Хлою на лошадку-качалку, когда женщина с мальчиком подходят к нам.

— Сколько вашей? — спрашивает она, робко улыбаясь.

— Одиннадцать месяцев. А вашему? — спрашиваю я.

— Карлосу примерно четырнадцать.

Мы так думаем. Я нашла его в частном приюте в Гватемале. Там не слишком строго ведут записи. — Она пожимает плечами. — В общем, он приемыш. — По-видимому, она волнуется. — Он у меня всего две недели.

Женщина хочет посадить его на лошадку рядом с Хлоей, но мальчик намертво прилипает к ней, вцепляясь в волосы своими крошечными кулачками. Она тут же уступает, затем осторожно вынимает из руки Карлоса прядь волос, которую он выдернул из завязанного «хвоста». У нее измученный вид.

— Такое впечатление, что он вообще ничего не хочет делать. Цепляется за меня, и все, но от этого ему, кажется, не легче.

Женщина начинает раскачиваться в такт звучащей веселой музыке, но Карлос не обращает на это ни малейшего внимания. Он тянется к лежащим у нас за спиной ярким гимнастическим мячам и отчаянно визжит.

— Попробую дать ему мячик, — со вздохом говорит женщина.

В конце занятия мы все усаживаемся в кружок. Мама Карлоса беспомощно оглядывается по сторонам, не зная, что нужно делать. Встретившись с ней глазами, я молча похлопываю по гимнастическому коврику, на котором сижу вместе с Хлоей.

— Сейчас мы будем петь Песню мыльных пузырей, — говорю я, когда они с Карлосом усаживаются рядом с нами. — В конце занятия все собираются в кружок и начинают петь Песню пузырей. Воспитательницы выдувают мыльные пузыри, а дети пытаются их поймать. Это очень весело, — уверяю я, заметив недоверчивый взгляд женщины.

Карлос, уже немного освоившись, смирно сидит у нее на коленях и охотно тянется за пузырями, которые тут же лопаются, к его полному восторгу.

— Кстати, меня зовут Мира, а это — Хлоя, — говорю я уже в раздевалке, когда мы пытаемся впихнуть наших чад в зимние комбинезончики.

— А я — Рут. С Карлосом вы уже познакомились, — говорит она, отчаянно сражаясь с малышом, который дрыгает ногами и ни за что не желает просовывать их в комбинезон. — Черт, это все равно что стрелять по движущейся мишени! Мы так целый день провозимся.

Я сажусь рядом с ними на скамью, достаю трубочку для мыльных пузырей и начинаю пускать их в сторону Карлоса. Тот мгновенно затихает, и, пока он следит за мыльными пузырями, мать быстро натягивает на него комбинезон.

— Спасибо. Придется запастись такой штукой.

— Возьмите мою, — говорю я и протягиваю ей трубочку. — У нас их полно. Их здесь каждую неделю выдают. Это самое меньшее, что они могут нам дать за шестьдесят долларов в месяц: предоставить гимнастическое оборудование и пару унций мыльной воды.

По дороге к нашим машинам мы с Рут обмениваемся адресами и телефонами. Выясняется, что она живет на Мюррей-Хилл-авеню, совсем рядом с нами.

— Я бы предложила вам зайти куда-нибудь и выпить кофе или чего-нибудь еще, но Карлос пока не привык к общественным местам, к тому же нам сегодня надо к педиатру. Может быть, на следующей неделе? — оживленно говорит Рут, и я охотно соглашаюсь.

В тот же день, пока Хлоя спит, я проверяю морозильник и начинаю собирать в пакет разные вкусности, рассудив, что Рут и ее мужу в ближайшие недели не повредит готовая еда. Когда Хлоя просыпается, я набираю номер Рут. Мне отвечает автоответчик. Ни к кому не обращаясь, металлический голос просит оставить сообщение.

— Надеюсь, я говорю с Рут. Рут, это Мира. Мы познакомились сегодня на гимнастике для малышей. — Я делаю паузу. — Слушайте, я подумала… вы не возьмете у меня немного готовой еды?