Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Шрифт:
— Ричард, — начинаю я, — хочу спросить тебя о Нейте…
— Все нормально, Мира. Между нами все кончено, — отвечает он и откидывает со лба прядь волос.
Он совсем поседел, и волосы у него висят сальными космами, как у старика.
— Забавно, — продолжает Ричард. — Дожив до определенного возраста, понимаешь, что хочешь от другого человека совсем не того, чего хотел раньше. Но в то же время трудно избавиться от своих юношеских представлений о любви. Ты цепляешься за них, не желая понять, что они изжили себя. Хотя все это, — Ричард запинается, — просто смешно. Нужно смотреть правде в глаза:
— Ричард, что ты такое говоришь? У тебя еще вся жизнь впереди. К тому же у тебя есть я. Помнишь, какое соглашение мы с тобой заключили?
Ричард кладет на мою руку свою прохладную ладонь. Его кожа стала совсем прозрачной, под ней видны жилки, похожие на крошечные речушки, на руке еще заметны следы от капельниц, на тыльной стороне кисти остался багровый синяк, по цвету напоминающий морскую воду.
— Итак, — спрашивает Ричард, делая глоток чая, — когда ты нас покидаешь?
Он легонько треплет меня по щеке. Его взгляд печален.
— Я только что купила эту квартиру, — со вздохом отвечаю я. — Даже если я возьму кредит, чтобы сделать первый взнос в «Эй-И-Эль», мне все равно придется продать лофт, чтобы снять что-то в Нью-Йорке.
— Об этом не беспокойся, — машет рукой Ричард. — Если квартиру хорошенько отделать, мы ее продадим за минуту. Кто знает, может быть, я сам ее куплю, — говорит он, окидывая комнату взглядом опытного дизайнера. Его взгляд падает на желтую стену.
— Ты?
— Да, а что? Всем нужны перемены, — бормочет он.
— Ричард…
— Я твердо решил найти себе какого-нибудь неприкаянного гея средних лет, который не станет бегать от меня. Предлагаю и тебе заняться тем же — разумеется, с учетом твоего возраста и сексуальной ориентации, — говорит Ричард, поднимая свою чашку. — Ты знаешь, кажется, больше всего мне нравится «Карибский закат», — говорит он, указывая подбородком на стену.
— Который из них «Закат»? — спрашиваю я, разворачиваясь на стуле, чтобы лучше видеть.
— Третий слева, — показывает он.
— Не знаю. Мне больше нравится второй снизу, вон то большое пятно, похожее на Техас. Как называется этот оттенок?
Ричард заглядывает в свой блокнот, куда аккуратно записал названия цветов и их номера.
— Ну надо же, — говорит он, снова беря меня за руку. — Прямо в точку. «Нью-йоркский чеддер»!
На следующее утро я просыпаюсь около пяти утра и целый час валяюсь в постели, размышляя в основном о маффинах с голубикой. Главное — кисловатый вкус ягоды, решаю я. Я думаю о маффинах потому, что гораздо легче думать об относительно простой проблеме — а именно, почему во всем мире больше не делают хороших маффинов с голубикой, — чем размышлять об огромной проблеме, которую мне предстоит разрешить. В том числе продать купленную всего несколько недель назад квартиру, чтобы переиграть Джейка и вернуться в Нью-Йорк, в «Граппу».
Хлоя и Ричард спят сном праведников, я выйду всего на минутку. Я встаю, стараясь не разбудить их, одеваюсь и тихо выхожу за дверь. У уличного торговца я покупаю несколько пинт дикой
По дороге домой я замечаю Бена, который выходит из заведения братьев Приманти с большим пакетом в одной руке и огромной кружкой кофе в другой. Я машу ему, но Бен меня либо не замечает, либо просто не может помахать в ответ.
— Эй, а я тебя знаю! — окликаю я его, переходя улицу. — Что, жареных голубей больше не покупаешь?
Бен несмело улыбается, но не отвечает, хотя несколько замедляет шаг.
Некоторое время мы молчим. Наконец Бен произносит:
— А я так и работаю в твоем доме. Парочка жильцов решила поменять трубы, потом одна женщина заметила у меня ящик с инструментами и уговорила зайти к ней проверить сантехнику. Теперь надумала заново обустроить душевую и туалет. Похоже, я застрял в доме надолго.
— Вот и отлично. Ричард мне говорил. Приходи к нам на ланч, — говорю я.
— С какой стати? Нужно что-то починить? — искоса глядя на меня, спрашивает Бен.
— Тебе нравится эта закусочная? — спрашиваю я, показывая на пакет с надписью «Приманти».
— «Приманти»? Да, — говорит Бен, открывает пакет и достает оттуда ломтик картофеля фри. — Сегодня взял с картошкой. Время от времени хочется чего-то новенького.
Он протягивает пакет и мне.
Я качаю головой.
— Не знала, что у них подают завтрак, — говорю я.
— А у них и не подают. У них одно и то же меню двадцать четыре часа в сутки, — поясняет Бен. — Ничего особенного, это не ресторан четыре звезды. У Приманти только стейк с сыром и картофель фри, зато отличный.
— Я знаю. «Gourmet» о них писал несколько лет назад.
— Как же, помню, про них тогда и по телевизору на кулинарном канале рассказывали, — с усмешкой говорит Бен. — Потом к Приманти несколько недель было не пробиться. Народ съезжался с шести округов, осаждали прилавок в три ряда. — Бен пожимает плечами. — А я, между прочим, в эту закусочную всю жизнь хожу. Отчим меня водил, когда я был еще мальчишкой. Пока мать спала, мы с ним вставали, одевались и шли сюда. Садились за столик и ели сэндвичи с жареным яйцом. Я тогда еще до прилавка не доставал и сэндвич еле-еле в руках удерживал. До сих пор, как вспомню об отчиме, сразу кажется, будто запахло пивом и жареной картошкой. Хорошие были времена.
— А что с ним случилось? С твоим отчимом?
Бен отвечает не сразу.
— Когда мне было десять, он развелся с моей матерью. Мы с ним потом общались некоторое время. — Бен пожимает плечами. — Известно, как это бывает. — В голосе Бена слышатся резкие нотки. — Это место — настоящая школа жизни для меня. Ты ведь пишешь о еде? Вот и напиши об этом. Я имею в виду, об этом месте, как оно есть. Ничего не выдумывая, как выдумывают для глянцевых журналов.
Дальше мы идем в молчании. Мне хочется извиниться перед Беном, сказать, что я не хотела его обидеть, просто я не умею разговаривать по душам.