Пособие для практикующего мошенника и другие Похождения с Лёкой
Шрифт:
– Не возражаю, – быстро согласился Николаенко, – даже готов поделиться с тобой на издание твоих «завитков».
– Каких ещё «завитков»? – удивился Гриня.
– Ну, есть «гарики», а ты – Витковский. Значит, «завитки».
– Ну хорошё, – нарочито с акцентом произнёс Гриня, – пока.
…Прошло ещё несколько дней после того, как я получил телефонное задание. Казалось, обо мне забыли. Николаенко не позвонил, а я и не расстроился. Хорошо, что хоть не очень рыл землю, а то сидел бы сейчас
– Как ваши успехи? – бодро вместо приветствия спросили у меня.
– Всё как нельзя лучше, – так же бодро соврал я. – С Николаенко встретился; мне, как преемнику, он очень рад, помнит, не возражает, но есть одно условие.
– Какое? – сменившимся тоном поинтересовался голос.
– Предоплата. Полная. Причём это условие не моё, а Николаенко.
– Если ты что-то задумал… – прошипела трубка.
– Помилуйте, это не вам меня, а мне вас бояться надо. Я вас не находил и даже до сих пор не знаю, кто вы.
– Когда? – коротко спросили у меня.
– Всё зависит от вас: стулья вечером… – начал было я, но меня прервали:
– Завтра. В десять ноль-ноль возле «Второго Вавилона».
Услышав в трубке гудки, я отложил её в сторону, достал из бара виски, плеснул в стакан и выпил залпом. Через несколько минут моё отражение в зеркале приобрело лёгкий румянец.
«Кровь к лицу – признак здоровья!» – отметил я про себя. «Понадобится ли оно тебе?» – издевался внутренний голос. Я сел и сам себе улыбнулся: «Всё же три года в бизнесе – школа на всю жизнь!»
На следующий день ровно в назначенное время я получил три тысячи долларов. Подстраховавшись и быстро сбросив «груз», я уже через час писал заявление: «Прошу привлечь к уголовной ответственности…» Внешность курьера точь-в-точь совпала с одной фотографией из милицейского фотоальбома. Я не мог скрыть «досады и волнения»: шутка ли, все до последнего листка уставные документы, печати и штампы, как оказалось, попали в руки каких-то бандитов! Поставив подпись под своим объяснением, я вышел из райотдела. Ещё через четыре часа ласковый голос предлагал: «Кофе, прохладительные напитки…» – «Конечно, кофе! Конечно, прохладительные напитки! Конечно, всё!»
Красавец лайнер набрал высоту и, поблёскивая в остывающих лучах бабьего лета, поплыл над ландшафтом родного края, его дымками и огоньками, оставляя позади быстро растворяющийся след.
Ночной холодок напоминал о том, что пора запастись дровишками, ароматными поленцами, снять с осадка молодое виноградное вино, аккуратно уложить на чердаке бутылочки – и пусть оно себе вызревает до самого
Николаенко расположился напротив камина и неторопливо ворошил яркие угольки: язычки пламени игриво выныривали из темноты, причудливыми тенями пробегали по стенам, попыхивали и снова прятались в глубине камина, дыша в лицо сухим теплом. Геннадий Васильевич повертел в руках визитку – ту самую, что забрал у Кузьмича, – и бросил в огонь.
– Ни фига себе! – На пороге комнаты с пакетами в обеих руках, изображая возмущение, стоял Витковский. – Сигналю – никто меня не слышит, в дом заходи – всё нараспашку!
– Раз нараспашку – значит, тебя ждут.
– Ох, господин Николаенко, вечно вы выкрутитесь. А что вы скажете по поводу раков?
– Скажу, что раком предпочёл бы не тебя.
– Геннадий Васильевич, таким агрессивным вы раньше не были!
– Да, Зельманович, видишь: с прошлым расстаюсь.
– Ты что, дачу продаёшь?!
– Дача, Гриня, – это будущее. Да поставь ты пакеты! Сейчас Томочку позовём: она знает, что ракам делать. А мы с тобой пока по коньячку у камина. Ты как?
– Нет никаких сил отказаться.
Сделав глоток коньяка, Гриня откинулся на диване и принялся наблюдать, как огонь разрушает бумагу и древесину, возводя на их месте свой собственный проект. Помедлив так, будто беря разбег, он спросил:
– А стишок можно рассказать? Только что придумал.
– А ничего, что в отсутствие Томочки? – съязвил Николаенко.
– Рассказывай-рассказывай, Гришенька! Я всё слышу, – отозвалась Томочка.
– «В чём прелесть рухнувшей идеи? Я вижу ясно, кто и где я».
– Ты про какую идею? – поинтересовался Николаенко.
– А что ты палишь? – не отвечая, полюбопытствовал Гриня.
– Мальчики, где присядем: на веранде или у камина? – крикнула Томочка.
– Лучше там же, где и приляжем, – моментально отреагировал Гриня.
Николаенко покосился на Витковского, а тот продолжил:
– Я, ребята, вас в постель к себе не приглашаю, но могу позволить отобедать на моём спальном месте. Я же здесь буду спать?
– Ясное дело, по тебе можно определять, где в доме самое тёплое и уютное место, – заключил Николаенко.
– А по тебе – где в жизни, – не унимался Гриня.
– Любое место, Григорий Зельманович, даже самое тёплое, если не поддерживать огонь, остывает.
– Залягу в саде-огороде, к земной приникнув чистоте, и растворюсь я весь в природе, как гадость – в серной кислоте, – вместо ответа вставил Витковский.
Томочка появилась на пороге с запотевшим штофом в руках:
– Ну, давайте уже растворяться!
В осеннее небо, необыкновенно синее и чистое, отлетал дымок. А вместе с ним – друг за другом, путаясь в паутинках, – медленно уходили дамы и господа, ведомости и протоколы, бланки и списки: следы и далёкие страсти элитного бизнеса. Ах, какое же то было время!