Посошок

Башлачев Александр

Я спокойно усну, тихо тронется весь лед в этом мире И прыщавый студент — месяц Март трахнет бедную старуху-Зиму. Все ручьи зазвенят, как кремлевские куранты Сибири. Вся Нева будет петь. И по-прежнему впадать в Колыму.

Петербургская свадьба

Т. Кибирову

Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле. Тачанку понесли навстречу целине. Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили Два черных фонаря под выбитым пенсне. Там

шла борьба за смерть. Они дрались за место И право наблевать за свадебным столом. Спеша стать сразу всем, насилуя невесту, Стреляли наугад и лезли напролом. Сегодня город твой стал праздничной открыткой. Классический союз гвоздики и штыка. Заштопаны тугой, суровой красной ниткой Все бреши твоего гнилого сюртука. Под радиоудар московского набата На брачных простынях, что сохнут по углам, Развернутая кровь, как символ страстной даты, Смешается в вине с грехами пополам. Мой друг, иные здесь. От них мы недалече. Ретивые скопцы. Немая тетива. Калечные дворцы простерли к небу плечи, Из раны бьет Нева. Пустые рукава. Подставь дождю щеку в следах былых пощечин. Хранила б нас беда, как мы ее храним. Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик, Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб. Вот так скрутило нас и крепко завязало Красивый алый бант окровленным бинтом. А свадьба в воронках летела на вокзалы. И дрогнули пути. И разошлись крестом. Усатое «Ура!» чужой, недоброй воли Вертело бот Петра в штурвальном колесе. Искали ветер Невского да в Елисейском поле И привыкали звать Фонтанкой — Енисей. Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой, Но купол лба трещит от гробовой тоски. Гроза, салют и мы! — и мы летим над Петербургом, В решетку страшных снов врезая шпиль строки. Летим сквозь времена, которые согнули Страну в бараний рог и пили из него. Все пили за него — и мы с тобой хлебнули За совесть и за страх. За всех. За тех, кого  Слизнула языком шершавая блокада. За тех, кто не успел проститься, уходя. Мой друг, сними штаны и голым Летним садом Прими свою вину под розгами дождя. Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу Льет черный и густой осенний самогон. Мой друг «Отечество» твердит, как «Отче наш», Но что-то от себя послав ему вдогон. За окнами — салют. Царь-Пушкин в новой раме. Покойные не пьют, да нам бы не пролить. Двуглавые орлы с побитыми крылами Не могут меж собой корону поделить. Подобие звезды по образу окурка. Прикуривай, мой друг,

спокойней, не спеши… Мой бедный друг, из глубины твоей души Стучит копытом сердце Петербурга.

Абсолютный вахтер

Этот город скользит и меняет названья. Этот адрес давно кто-то тщательно стер. Этой улицы нет, а на ней нету зданья, Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер. Он отлит в ледяную, нейтральную форму. Он тугая пружина. Он нем и суров. Генеральный хозяин тотального шторма Гонит пыль по фарватеру красных ковров. Он печатает шаг, как чеканят монеты, Он обходит дозором свой архипелаг. Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетах Вызывает волнение мертвых бумаг. Алый факел — мелодию белой темницы — Он несет сквозь скупую гармонию стен. Он выкачивает звуки резиновым шприцем Из колючей проволоки наших вен. В каждом гимне — свой долг, в каждом марше — порядок. Механический волк на арене лучей. Безупречный танцор магаданских площадок. Часовой диск-жокей бухенвальдских печей. Лакированный спрут, он приветлив и смазан, И сегодняшний бал он устроил для вас. Пожилой патефон, подчиняясь приказу, Забирает иглой ностальгический вальс. Бал на все времена! Ах, как сентиментально. И паук — ржавый крест — спит в золе наших звезд. И мелодия вальса так документальна, Как обычный арест, как банальный донос. Как бесплатные танцы на каждом допросе, Как татарин на вышке, рванувший затвор. Абсолютный Вахтер — не Адольф, не Иосиф, Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер. Полосатые ритмы синкопой на пропуске. Блюзы газовых камер и свинги облав. Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске, Бесконечная пауза выжженных глав. Как жестоки романсы патрульных уставов И канцонов концлагерных нар звукоряд. Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов И решетки чугунной струною звенят. Вой гобоев ГБ в саксофонах гестапо И все тот же калибр тех же нот на листах. Эта линия жизни — цепь скорбных этапов На незримых и призрачных, жутких фронтах. Абсолютный Вахтер — лишь стерильная схема, Боевой механизм, постовое звено. Хаос солнечных дней ночь приводит в систему Под названьем… да, впрочем, не все ли равно. Ведь этот город скользит и меняет названья, Этот адрес давно кто-то тщательно стер. Этой улицы нет, а на ней нету зданья, Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.