Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!
Шрифт:
По просьбе Алехандро нас проводили в одну из зал, где была выставлена часть полотен. Проходя мимо них и внимательно вглядываясь в мученические, одухотворенные, разъяренные, поникшие, унылые, радостные лица, я поневоле подумал о бренности собственного существования. О том, что мир на самом деле не столь сер, как кажется, главное, уметь видеть…
Одно полотно – «Ангел выводит апостола Петра из темницы» – чем-то зацепило взгляд больше, чем все остальные, вместе взятые. Не понимая, почему именно так, я решил купить ее. Разобраться самому, а заодно и государю подарок сделать, все же повод будет в радостные мгновения первой встречи.
Как ни удивительно, но с покупкой картины проблем не возникло: оказывается,
Сам же старинный город выглядел этаким атлантом, держащим у себя на плечах весь мир. Но, видимо, этот атлант прекрасно понимал, что в скором времени его силы истощатся и ему придется передать свою неподъемную ношу более могучему собрату, который, вполне вероятно, может раздавить ослабевшего соперника, дабы тот впредь и не помышлял о былом величии, не говоря уже о чем-то большем. В мире всегда будет править сила, как бы ее ни назвали: будь то борьба за равенство, ядерная дубинка или же экономическое превосходство – разница лишь в средствах, а итог всегда один.
Часто со мной гулял и сам Алехандро, оказавшийся охочим до архитектурных изысков столицы своей страны. Оказывается, он в Мадриде всего лишь третий раз, да и то все предыдущие его посещения были скомканными и не позволили молодому графу должным образом насладиться красотой соборов, церквей и старинных особняков аристократии.
На жизнь юного отпрыска старого, но не богатого рода накладывают свой отпечаток не всегда радостные и достойные воспоминания. Но они есть, и от них никуда не деться. Как, впрочем, и от представлений его родителей о столичной жизни, где во все времена тратилось больше средств, чем уходит на нужды собственной армии. Такая суровая и грязная действительность!
Но красота красотой, а про работу я не забывал, свободно засиживаясь до глубокой ночи над нужными мне трудами военных тактиков и географическими атласами – допотопными, дрянными, но за неимением лучшего все же полезными. Пришлось даже привлечь к работе собственных гвардейцев, слишком уж временем, признаться честно, я дорожил и тратить оное на перерисовку побережья Испании и Франции просто не хотел. Пускай я и приобрел атлас, но иметь в запасе столь полезные сведения никогда не помешает. Пускай они несколько схематичны, даже сильно схематичны, но ведь на Руси и таковых нет. А значит, любая крупица знаний пригодится.
Но вот, наконец, наши мытарства и ожидание закончились. Приодевшись и приготовив подарок королю – особенно большой неграненный алмаз, найденный где-то в Сибири еще при Алексее Михайловиче, моем номинальном деде, наше посольство во главе со мной тронулось в путь. Быстро преодолев расстояние до дворца, нам пришлось пару часов ожидать, пока к аудиенции будет все приготовлено. Хотя что именно, никто, конечно же, не сказал: мол, так и должно быть.
В конце концов ожидание закончилось (или просто терпение самого монарха вышло), и вышел какой-то кичливый юнец, гордый своим «почетным» званием, неся перед собой то ли штандарт, то ли флаг, и одетый в старую потертую ливрею. Одно это указывало на бедственное положение королевства, что, впрочем, не мешало юнцу кичиться своим положением, глядя на замерших возле дверей разодетых в кружева и бархат придворных!
Наше степенно идущее посольство было одето, вопреки ожиданиям местной аристократии, в легкие шелковые рубашки с минимумом кружев, дабы подчеркнуть официальность сего мероприятия и сразу же отбросить в сторону ненужные ахи и вздохи о том, что мы «варвары» и вообще недочеловеки. Так же степенно пришлось шагать и юному «знаменосцу», идущему впереди нас, хотя, как мне кажется, ему больше понравилось бы гонять с дворовой ребятней, чем скучать в
Громко ударили о каменный пол тупые концы алебард; большие двери, разукрашенные позолотой и драгоценными камнями, нехотя отворились, открывая вид в большую залу. По сторонам широкой дорожки алого цвета, расстеленной от начала залы до первых ступенек возвышения, на котором стоял трон, застыли самые разные сановники королевства. Их внимательные глаза, не пропускающие ни малейшего нашего движения, следили за нами, словно монокуляры. Странно, вроде бы, насколько мне известно, о России заговорили только после Полтавской битвы, точнее, даже не после нее, а только через полгода, да и то все равно не относились к ней как к равному государству. О победе Петра здесь никто не знает, следовательно, такой прием – это или норма… или заранее спланированная сценка – сценка из придворных интриг!
«Черт! Теперь точно жди неприятностей», – запоздало подумал я, поняв, что люди, глядящие на меня, вовсе не интересуются посольством из далекой России, они просто ждут… веселья!
– Да, рановато Ванька-то из славянских земель нос показал, – чуть слышно шепчу сам себе, глянув перед собой.
Сам монарх, достигший двадцатисемилетнего возраста, смотрел на мир вокруг себя глазами непосредственного ребенка, непонятно отчего обремененного ненужными ему заботами. Когда я глядел на него, складывалось такое ощущение, что он способен только повиноваться, но никак не повелевать. Рассеянный взгляд смотрел на нас с некоторым интересом, однако проявление оного быстро угасло, и вот карие глаза монарха вновь глядят куда угодно, только не на идущую к трону процессию.
Как успел мне рассказать граф Гомез, король подчинялся влиянию своей королевы Марии Луизы Савойской. Ей в год свадьбы только минуло четырнадцать лет, но даже сейчас, по прошествии десятилетия, чувствовалась былая красота женщины. Глядя на нее, можно было увидеть, в противоположность ее мужу, уверенный взгляд человека, привыкшего повелевать другими людьми, невзирая ни на что. Такая мадам вполне могла бы пустить в ход свои кулачки, будь что не по ее желанию.
«Жаль Филиппа, просто по-мужски жаль», – хмыкнул я про себя, глядя в лицо королевы.
Однако, насколько я помню, Алехандро говорил о своей королеве как об очень деятельной особе, способной к самоотверженности, что внушало всем испанцам горячую преданность, да и в народе она приобрела такую популярность, которой ее непутевому мужу никогда не достичь.
Бросив взгляд чуть в сторону, я увидел стоящего рядом с троном человека среднего роста. Слегка прищурившись, он глядел куда-то вдаль, словно вовсе не замечал идущих к трону людей. Получается, что это и есть Джулио Альберони, первый министр испанского короля, которого так люто ненавидят испанские гранды. Что ж, понятное чувство: кому же понравится видеть рядом с собой выскочку?
Я глядел на всю эту свору, собравшуюся возле престола, и мне поневоле пришла мысль о том, что некогда великая империя рушится, так же как и многие империи до нее, построенные на крови и… золоте, добытом в проклятых джунглях царства инков и ацтеков. Ведь что такое те реки золота, которые текли в руки испанских монархов два столетия? Это то, что в бесконтрольном состоянии не укрепляет, а подтачивает основы власти, разрушая ее, как ржа железо.
Создавай иллюзии величия и могущества, иллюзии, от которых гибнут тысячи человек, просто так исчезая в пучине ненужных войн и карательных рейдов. Иллюзии людей – слишком страшное оружие, чтобы отмахиваться от них, правда, понять эту, в принципе-то, не такую уж заумную мысль могут немногие. Да и те чаще всего становятся изгоями и одиночками, ведь выделяться из толпы во все времена чревато неприятными последствиями: будь ты гений или безумец – все одно, судьба твоя незавидна!