Потерянная, обретенная

Шанель Катрин

– Нет-нет, я не стану продавать «Легкое дыхание». Вы можете здесь жить сколько вам будет угодно!

Стравинские утешились и в знак благодарности презентовали маме старинную икону. С ней она не расставалась до конца дней – очень странная привязанность для такой не религиозной и не сентиментальной женщины.

– А мы с тобой найдем новую чудесную квартиру в Париже, – сказала мне мама.

– Ты кое-что забыла, – напомнила я. – Скоро я выйду замуж. Прости, но я не смогу жить с тобой в новой квартире.

Мать хмыкнула:

– Где же ты собираешься жить?

– В Довилле. С мужем.

– Прекрасно.

А как же Сорбонна?

Я задумалась. В этом году я выбрала специализацией психиатрию. Она заинтересовала меня больше гинекологии. К тому же в Гарше, где располагалась вилла «Легкое дыхание», открывалась клиника нервных болезней. Я мечтала попасть туда на практику.

– Так как же?

– Мы с Александром это обсудим.

– Странно, что до сих пор не обсудили, – заметила мать.

«Уж кто бы говорил! – хотелось крикнуть мне. – Ты же ровным счетом ничего не знаешь о том, как должны складываться отношения жениха и невесты!»

Впрочем, я и сама не очень-то много об этом знала. И мать оказалась права. На первом же после этого разговора свидании выяснилось, что мы с Александром по-разному представляли себе нашу будущую жизнь.

– Я понимаю и уважаю ваше желание получить образование и быть независимой. Но поверьте, моя дорогая, вам не придется нуждаться, когда мы поженимся. Я буду о вас заботиться. Вы можете оставить учебу немедленно.

– Но… Я вовсе не хочу оставлять учебу. Я, напротив… Я выбрала специальность врача-психиатра.

– Врач-психиатр? Это тот, кто лечит сумасшедших? Безумцев? Крошка моя, но это же очень опасно. Есть опасные сумасшедшие, которых держат…

– Александр, – сказала я с неуместным, может быть, смешком, – психиатрия ушла далеко вперед. Теперь с душевнобольными не обращаются как с преступниками. Их не обливают ледяной водой, не держат на цепи, не бьют палками. Механическое насилие над больными отменено по всей Европе. Их лечат медикаментозным способом, а также применяют новейшие методики психоанализа. Вы слышали о докторе Фрейде? Это венский ученый. Согласно его учению, в мозгу человека выделяется область животных инстинктов, так называемое «Оно», противостоящее личностному «Я» и общественному «Сверх-Я». Бессознательное, с точки зрения Фрейда и его последователей, становится тюрьмой для запретных желаний, в частности, желаний эротических, вытесняемых в него сознанием. Ввиду того, что окончательно уничтожить желание невозможно, для его безопасного осуществления сознание предлагает механизм так называемой «сублимации», реализации через религию или творчество. Нервное расстройство в таком случае представляется просто как сбой в механизме сублимирования и выплескивание запретного наружу через болезненную, ненормальную реакцию. Для восстановления нормального функционирования личности Фрейд предлагает особую технику, называемую психоанализом, которая предполагает возвращение больного к детским воспоминаниям и разрешению возникшей проблемы… Но вам, наверное, не очень интересно слушать…

Думаю, мне нужно было остановиться на пять минут раньше. Александр зажал уши руками, на его лице отразилось самое настоящее страдание.

– Дитя мое, – сказал он с нежным упреком. – Зачем вы читаете, изучаете

и, хуже того, повторяете такое ужасные, отвратительные вещи? Если я правильно вас понял, этот ученый-австрияк полагает, что религия, самое высокое, самое чистое, что может быть в человеческой душе, единственное, что дает ей утешение и приближает ее к Богу, есть не что иное, как способ выразить плотские желания? Я правильно понял?

– В общих чертах…

– Но это же отвратительно! – сказал он шепотом. – Это… черт знает что такое! Вы должны отказаться от этой ереси, Катрин! Вы в опасности. Я взял на себя ответственность за вашу жизнь и душу, и я не допущу, не допущу… Я запрещаю вам!

Я ушам своим не верила.

– Как это – взяли ответственность? Как это – запрещаю? Вы еще даже не стали моим мужем, а уже что-то мне запрещаете? Но по какому праву? Я хочу, чтобы вы уважали меня как личность.

– Вам недостаточно того, что я люблю вас как женщину?

Я подумала.

– Нет.

– Это неправда!

– Это правда.

– Но отчего тогда вы не уважаете меня? Уважение должно быть взаимным. Мои мысли, чувства, убеждения, пусть даже предрассудки…

Он был прав. Мое сердце изнывало от боли. Противоречия между нами незаметно росли и вдруг выросли размером с Альпы и закрыли от нас горизонт. Я больше не видела своего будущего с Александром. Моим спутником должен был стать другой человек, с убеждениями, родственными моим.

– Я люблю вас, – сказала я.

– Вы ведь сами знаете, что этого недостаточно. Особенно для мужчины. Знать, что жена не уважает его, это так унизительно.

– А для женщины, вы полагаете, это менее унизительно?

– Видите, Катрин, мы ни до чего не можем договориться, только ссоримся. Может быть, сегодня не лучший для нас день и нам лучше пока не разговаривать? Давайте так: мы оба подумаем над нашими позициями. Трезво все взвесим. И встретимся в Париже через месяц. Там мы решим, что делать с нашими жизнями и с обещанием, которое мы дали друг другу.

Какая печаль была в его голосе! О, если бы я могла поступиться своими принципами, отказаться от всего, что было мне дорого, и обнять его! Но я не могла. Я только-только начала жить не как слепой котенок, который тычется мордочкой в пространство и, найдя источник тепла и пищи, считает, что счастье обретено. Нет, я теперь жила осознанно, могла анализировать свои чувства и поступки, а также чувства и поступки окружающих, могла разобраться в своих отношениях с матерью, могла чего-то достичь, чем-то стать…

– Не уходите сегодня, – попросила я. – Пусть мы не будем больше разговаривать. Обойдемся без слов.

Может быть, он надеялся таким образом удержать меня? Надеялся, что, утратив «девическую честь», я начну ощущать себя прикованной к нему незримыми цепями?.. Русские девушки, наверное, смотрят на жизнь именно так.

Я провела ночь с Александром, а утром вернулась в Париж. Последние слова сказаны не были. Я приехала к маме, и она ни о чем меня не спросила, за что я была ей очень благодарна. Я чувствовала себя растревоженной, неспокойной. Александр не был осторожен в нашу единственную ночь. Я могла забеременеть, но не чувствовала себя готовой к материнству.