Потерянная, обретенная
Шрифт:
– И вот еще что. Не доверяйте этому человеку. Вы не знаете его. В России он…
– Кто? Стравинский?
– Мой бог, конечно, нет! Я имею в виду князя Дмитрия. Он убийца, Катрин. Убийца и подлец! Он убил прекрасного, святого человека, который был почти пророком, который мог бы спасти нашу несчастную страну или хотя бы ее правителей.
– Дорогой мой, это одна из ваших страшных русских сказок? Они прелестны, но сейчас…
Александр сжал мою руку так, что я ахнула.
– Заклинаю вас своей жизнью, Катрин, не приближайтесь к нему, а лучше всего оставьте этот дом. Увы, это не сказка, это жизнь, которая может быть к вам жестока.
К сожалению, я пропустила его слова мимо ушей, торопилась, выкручивала свою руку, пытаясь вырваться…
И он отпустил меня.
Как ветер, я пролетела галереями и коридорами, ворвалась в кабинет матери, где она, изящно закурив, склонялась над какими-то бумагами – отвлекшись от наслаждений, Шанель любила сама проверить, как идет работа ателье.
– Что это значит?! – выпалила я, совсем забыв о своем трепете перед ней.
Она сдвинула на кончик носа очки, насмешливо посмотрела на меня и сказала:
– Смени, пожалуйста, тон, моя девочка. Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Этому научил тебя твой русский жених?
– Нет. Извини, мама.
– Хорошо, принято. Мне показалось, что твой возлюбленный не очень-то хорошо воспитан, не так ли? Его не интересует музыка, книги, балет, картины. Кажется, Александр предан только коммерции, не так ли? Тем более странно, что он не слишком богат. Что он может тебе дать, кроме кольца с дешевым красным камешком?
– Потому ты ему отказала? Из-за того, что в моем кольце не бриллиант в три карата?
– Отказала? Вовсе нет. Я не намерена ни в чем стеснять твою свободу. Мы ведь договаривались. Я согласилась и вела с ним беседу вполне в духе будущей тещи.
– Но ты потребовала, чтобы свадьбу отложили на год!
– Да. Таково было мое пожелание, но не требование. Впрочем, я польщена, если Александр принял его как приказ.
– Да почему же ты этого пожелала?
– Скажи, Вороненок, читаешь ли ты газеты? Следишь ли за хроникой нашего послевоенного времени?
Я замотала головой. Нет. Я читала газеты во время войны. Теперь же, когда большую их часть составляли рекламные объявления, перестала.
– Зря. Вот, например, наше министерство внутренних дел подготовило закон. Очень любопытный закон, фактически запрещающий в нашей богоспасаемой Франции разводы.
– Запрещающий? – удивилась я.
– Да. Как я понимаю, это направлено на укрепление института семьи. После войны, когда мужчин стало чуть меньше, чем женщин, это вынужденная мера. Разумеется, развод не запрещен совершенно, но бюрократические процедуры так усложняются, что он становится практически невозможным. А еще ужесточается наказание за аборты и выводятся из обихода противозачаточные средства. Я говорю с тобой, как со взрослой и умной девочкой, как с доктором, которым ты, несомненно, со временем станешь… Если не похоронишь себя в преждевременном замужестве. Как ты думаешь, к чему приведут эти меры?
– Правительство надеется вызвать демографический взрыв и пополнить уменьшившееся население. На деле же это вызовет увеличение смертности от криминальных абортов и волну детоубийств…
– Это неожиданный вывод. Но это не про нас. Видишь ли, мне бы очень не хотелось, чтобы моя дорогая девочка, выйдя замуж, обнаружила, что их с супругом характеры не сходятся. А развестись бы ей было проблематично. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы у нее уже были к тому моменту дети. Это очень сковывает в жизни.
– Тебе-то
Было не больно. Но очень обидно.
– Ступай, – сказала мать. – Уверена, что, подумав, ты найдешь мое решение правильным.
Но я и позже не смогла понять, почему она так поступила со мной. С нами. Была ли это ревность зрелой женщины к женщине юной, еще только вступающей в жизнь, ревность любовницы к невесте? Или она и в самом деле хотела мне добра? Не понять, ничего не понять…
Глава 18
Наутро я взяла такси и отправилась к Александру в отель, но там мне сказали, что он уже выехал. Значит, когда он просил сказать ему «до свидания», он имел в виду, что уедет. Мне стало очень грустно. И эта страшная история про какого-то убитого пророка…
Я не смогла послушаться Александра и держаться подальше от князя Дмитрия. Надо отдать матери должное, она умела выбирать любовников, которые не усложняли, а украшали ее жизнь. Он был так мил, так любезен, блестяще играл в крокет, научил нас буриме [7] , очень смешно рассказывал анекдоты. С ним было так легко, что однажды я не выдержала и сказала:
– Дмитрий, я слышала про вас гадкую сплетню.
– Вот как? Напрасно вы, молодая девица, слушаете сплетни. Это не подходит для ваших юных ушек, которые сейчас так мило краснеют.
– Мне сказали, что вы убийца.
Дмитрий невесело усмехнулся.
– Я солдат, Катрин. Солдаты убивают. Увы.
– Я слышала, что вы убили какого-то святого.
– Ах, вот вы о чем, – его лицо исказилось, словно он вспомнил что-то очень неприятное. – Святой? Ну, нет. Он был бесноватый, распутный мужик, обманом проникший во дворец. Он сводил с ума жену моего кузена, спекулируя на здоровье ее младшего сына. Несчастный Алешенька! Развращал княгинь, они, совсем юные девочки, состояли с ним в переписке самого отвратительного эротического свойства. Он взял слишком много власти, мутил, лгал, лично назначал министров, устраивал пьянки и оргии, вовлекал в разврат дворянских жен и дочерей. Этого невозможно было больше терпеть. Да, я участвовал в его казни. И настаиваю на том, что он был преступник и казнь была справедливая. Только мракобесы, фанатики и сектанты могут думать иначе. Не ваш ли жених вложил эту идею в вашу прелестную голову?
Я ничего не ответила и ушла, глубоко задумавшись. Нет, вовеки мне не разобраться в загадочной русской душе. Да что я – весь Париж пытался в ней разобраться! С легкой руки Шанель в моду вошло все русское. Сначала это был русский балет. Потом настал черед русских чиновников. Мать наняла на службу князя Кутузова, потомка того самого великого одноглазого русского маршала, который когда-то прогнал из России императора Наполеона. И даже пригласила его с двумя некрасивыми великовозрастными дочерьми пожить в «Легком дыхании». Кажется, сбывалась моя мечта о тереме, где все пьют чай из самовара и закусывают пряниками. Самовар не сходил со стола, пряники появлялись словно по волшебству, а кухарка плакала и роняла слезы в кастрюли – она никак не могла освоить рецепт русского супа под названием «борштч». Наконец генерал сам взялся за дело, свирепо стуча ножом по разделочной доске и ругая парижан за незнание жизни. Особенно он сетовал на отсутствие во Франции какого-то молочного продукта, который следовало добавлять в «борштч». В конце концов они с кухаркой сошлись на очень жирных сливках.