Потерянные в Великом походе
Шрифт:
Внезапно один из летательных аппаратов спикировал на холм. Пилот, видимо, не справился с управлением, и самолет, вместо того чтобы отвернуть, врезался в землю. Диковинная машина несколько раз подпрыгнула, отскакивая от грунта, завертелась ужаленным псом и скрылась из поля зрения. Пальба стихла. Через несколько минут лес наполнился солдатами – они тащили на закорках и волокли на бамбуковых носилках раненых. Пин встал. Поскольку в небе больше не наблюдалось самолетов, он решил, что теперь можно выйти из чащи. Стали подтягиваться его сослуживцы. Пина охватила
– А где остальные? – спросил он Гуань Е, бойца, которому доверили тяжелый советский пулемет. Толстяк, силившийся перевести дыхание, мотнул головой куда-то себе за спину и без сил повалился на траву.
Пин двинулся к стене. На полдороге он увидел бегущую в его сторону Юн.
– Мы сбили один! – прокричала она, тыча пальцем в упавший самолет, смятый хвост которого нехотя чадил. – Я уверена, что несколько раз попала в него. Смотри, он горит! Пилот выбрался наружу, и мы взяли его в плен.
Поскольку обстоятельства позволяли, Пин отважился обнять девушку:
– А где Ло?
– С лейтенантом Дао и штабными. Они допрашивают пилота. Все знают, Ло способен любого разговорить.
Пин кивнул. Он окинул Юн взглядом и только теперь увидел, что одна из ее штанин разорвана, а порез на лодыжке сочится кровью.
– Тебе не худо бы к врачу, – сказал он и опустился на колени, осматривая рану. В свете разгорающегося утра икры девушки казались бледно-голубыми. Пину вспомнились те времена, когда он думал, что ноги Юн напоминают побеги бамбука. Ну и дурак же он был. Он оторвал от своей гимнастерки рукав и перевязал им рану.
– Ты понимаешь, что это значит? – сказал Юн. – Сбили один самолет, собьем и другие! Мы-то думали, они неуязвимы, а это не так! Может, нам даже больше не потребуется сражаться в темноте!
– Пошли, – сказал Пин, взяв ее под руку. – Давай-ка я отведу тебя в полевой госпиталь.
– Со мной все в порядке! Я просто рассадила ногу, когда началась тревога и все кинулись прятаться. Ходить я пока и сама могу.
Несмотря на это заявление, Юн позволила поддерживать ее всю дорогу до леса, а когда ее воодушевление сошло на нет, начала хромать – видно, почувствовала боль.
Нынешний полевой госпиталь состоял из тех же палаток, что и прежний, правда, теперь их из соображений маскировки выкрасили в зеленый цвет. Раненых было столько, что даже тех, кому изрядно досталось, сложили в ряд на землю дожидаться очереди. В воздухе стояли запахи лекарственных трав и запекшейся крови. Врач глянул на рану Юн, бросил ей пузырек со спиртом и бинт и сказал, чтобы она перевязала себя сама.
Пин помог девушке добраться до лагеря. «Может, мне предложить ей перевязать ее?» – терзался он вопросом. Хай-у ему ясно велел избегать широких жестов, но относится ли к таковым подобная помощь? Он, Пин, просто боец, который перевяжет своего товарища по оружию, поскольку все врачи заняты. Что в этом такого? Дело представлялось вполне житейским. Пин даже не стал спрашивать разрешения у Юн. Он просто усадил девушку у костра, встал на колени и принялся разматывать
– Я не думала, что ты такой, – сказала Юн.
– Какой «такой»?
– Такой чуткий, – она улыбнулась. – Ло говорил, что ты ведешь себя как суетливый, высокомерный мальчишка. Но я с ним совершенно не согласна.
Пин прикусил язык. Ему страшно захотелось сказать в ответ что-нибудь гадкое о Ло, но он сдержался, понимая, что так только все испортит.
– Что еще он говорил обо мне?
– Я сейчас и не вспомню. Рассказывал, что, когда вы жили в Гуанчжоу, у тебя ни разу не было настоящей женщины… и ты предпочитал ходить по публичным домам.
Пин промокнул рану спиртом, и Юн сдавленно зашипела.
– А Ло не уточнил, что именно он и начал меня водить по таким местам?
Она кивнула:
– Он сказал, что в шутку предложил тебе сходить в публичный дом, а ты воспринял его слова всерьез.
Оружейник покачал головой, разматывая бинт.
– Врет он, сволочь, – процедил Пин. – Он вообще ни черта обо мне не знает.
– Нельзя так говорить о товарище, и уж тем более о друге. – Тон девушки изменился. Былая легкость исчезла без следа, теперь она говорила сухо и строго, будто отчитывая его.
Пин не знал, как продолжить разговор. Он мог попробовать сменить тему и попросить подробнее рассказать о разбившемся летательном аппарате, а мог, наоборот, попытаться поговорить с Юн начистоту и выложить о Ло всю подноготную. Умом Пин понимал, что правильней выбрать первый вариант, но оружейник так разозлился, что потерял голову.
– Он не заслуживает такую, как ты, – выпалил оружейник. Юн тут же отдернула ногу, и Пин сразу понял, что совершил ошибку.
– В каком смысле? – спросила она.
– Ни в каком. Неважно.
Юн принялась разминать ногу, то сгибая, то вновь выпрямляя ее.
– Ладно, если предпочитаешь молчать, я сама все скажу. Я знаю, каково тебе. Вероятно, не на все сто, но в целом представляю. Я не дура, кое-что понимаю. Ты мне нравишься. – Услышав это, Пин вскинул голову. – В любых других обстоятельствах я была бы рада, если бы кто-то вроде тебя так ко мне относился. Я ценю тебя как друга. Но мне больше подходит Ло. Я уже достаточно давно это поняла.
Пин хранил молчание. Ему захотелось кинуться сломя голову в лесную чащу, чтобы побыть наедине с самим собой, но он взял себя в руки, вспомнив, что плел про него Ло.
– Что в нем такого? – спросил оружейник. – Я знаю его дольше твоего. Не будет тебе с ним счастья. Он подлый, думает только о себе и постоянно врет.
– Все так, – кивнула Юн. – Но при этом он еще умен, силен и в состоянии позаботиться о себе. Когда я с ним, мне не нужно за него переживать, чего никак не скажешь о других мужчинах. Благодаря этому я могу сосредоточить все свое внимание на деле революции.
Пин отдал остаток бинта Юн, подошел к дереву и прислонился к нему, откинув голову: