Потерянный снег
Шрифт:
Чему-то я его тоже научил. Когда он заваривал кофе, в его понимании было неправильно подавать его нам в кровать. Я же, приготавливая кофе, подносил его ему прямо в постель. Сальваторе смеялся, говоря, что я веду себя как прислуга или мальчик на побегушках. Я же старался сломать этот стереотип, объясняя, что это просто жест внимания. Жест не слуги, а друга, которому приятно немножко «послужить», «побаловать» человека, к которому он хорошо относится.
Я проведу с ними в камере несколько месяцев. Джованни впоследствии выйдет счастливый под домашний арест, чтобы опростоволоситься и снова вернуться за решётку с уже надбавленными к общему сроку шестью месяцами за, скажем, неуважение к предоставленной ему возможности отсидеть свой срок у себя дома. У Сальваторе начнут сдавать нервы, и он за частые
Меня сразу же отрядили в душ. Я прошёлся по секции: и здесь должно быть в целом около 75 человек, по трое в каждой камере. В душе никого больше не было. Я зашёл, огляделся: три душевые, разделённые стенками, на плитках подозрительного происхождения розовый налёт, на потолке – чёрная плесень. Мило. Летом наша секция по этому поводу будет бастовать. Руководство тюрьмы нас услышит и вычистит стены, выбелит потолок, установит новые распылители в душе.
Позже Сальваторе выгнал меня на послеобеденную прогулку, утверждая, что мне ни в коем случае нельзя закрываться в себе, а надо идти знакомиться с людьми. И я это слышал от человека, который почти никогда не выходил из своей камеры… Тем не менее он одним из первых обратил моё внимание на этот момент. Но, несмотря на это, я всё же первый месяц, как многие другие новоприбывшие, старался уйти от малоприятной реальности и проводил львиную долю времени в постели. Как большинство тех, кто не имел особого опыта похождений по тюрьмам, я часто лежал, уткнувшись носом в стену.
Площадки для прогулок регулярно чередовались. В первый раз я вышел на ту, что была средних размеров, довольно просторной. Я стоял у входа, изучая обстановку. Одна часть заключённых разбилась на группки и начала прохаживаться туда-сюда, разминая конечности. Другая, расстелив газеты или полотенца, уселась играть в карты. Кому-то сбросили из окна свежесваренный кофе в пластиковой бутылке, и тот принялся его делить с товарищами. В глаза бросился также качок, который громко переговаривался с кем-то через огромную трещину в бетонной стене. Блеснул кошачьими глазами подозвавший меня к себе итальянец. Я подошёл не спеша, давая понять, что знаю себе цену.
– Ты здесь за героин? Три кило? Первый раз за решёткой?
Я остолбенел, пораженный скорости, с которой в этих стенах распространяется информация.
Удовлетворив любопытство итальянца, я зашагал по сухому бетону. Как-то интуитивно сделал серьёзное лицо, расправил ссутулившиеся от школьной сумки плечи, а спустя несколько месяцев я вообще занялся спортом. Я стану качаться, не только чтобы быстрее улетало время, но и ещё понимая, что мышцы не обязательно пускать в дело, чтобы вызвать к себе уважение. В этом маленьком мире имеет особую важность то, как ты себя преподнесешь. Нельзя показывать, что ты слаб, а то найдутся волки, жаждущие «покусать» захворавшее животное. Позволишь вытереть об себя ноги одному – это начнут делать и другие.
– Ты русский? Привет, меня зовут Сергей, – обратился ко мне парень, стоявший у трещины-телефона в стене.
– Мы молдаване. – Он указал ещё на двоих, стоявших рядом.
Я в двух словах описал моё положение.
– Ну, ты, если проблемы у тебя какие-то будут, ты говори – поможем. Там, если обижать кто будет.
– Спасибо.
Сразу после прогулки он передал мне упаковку печенья и спросил, нужно ли мне что-то из одежды.
Через пару недель я зайду к нему, ещё одному молдаванину и румыну в гости в камеру. Они меня угостят борщом, вином, расспросят обо мне и моей стране. После чего меня обеспечат всем необходимым для написания и отправки письма. Первого письма домой после почти уже месяца моего отсутствия. Да, уже прошёл почти целый месяц, а я так ни разу и не выходил на связь со своими родными, не имею адвоката и нахожусь без малейшего предположения, сколько мне тут ещё быть. Я так долго тянул с письмом, потому что всё это время отходил от шока. Мой мозг будто пережил некроз, и ему нужно было несколько недель, чтобы оправиться.
Коротая время, играя в брисколу 26 , Джованни и Сальваторе хлопали картами по
26
Разновидность карточной игры.
11
– Buongiorno! Buongiorno! Утро доброе! – Зашли в камеру, пока все ещё спали, двое охранников. Один из них постучал дубинкой о металлическую решётку окна и ушёл. Периодически тюрьма нас баловала таким вот пробуждением. Эта проверка была, наверное, больше психологическим оружием: я ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то эти решётки в самом деле подпиливал. О побегах здесь ходили лишь легенды.
– Блин, уже так солнце печёт, а ещё только май, – я пожаловался по-русски светловолосому литовцу. Мы быстрым шагом разминали ноги во время утренней прогулки.
– Да, тут летом вообще жесть полная будет. Тебе ещё повезло, что тебя в Болонье взяли, а то, куда ты собирался своё добро везти, это ж юг Италии, там совсем другая страна. Там в тюрьмах условия ещё хуже.
– Ну, тогда действительно повезло… Слушай, а вас как арестовали-то, если не секрет?
Он работал в паре с карликового роста албанцем, который тоже говорил по-русски, – сутенёры. Одна из, пожалуй, самых нелюбимых и не уважаемых другими чёрных профессий. Так, по крайней мере, говорит большинство заключённых, естественно, не относящееся к числу сутенёров. Так говорят, а на деле сколько из них откажется от услуг, предоставляемых девушками с панели? О которых все почему-то знают и никто не любит говорить…
– Да мы, значит, сидели в кафе под открытым небом, пили кофе. Они нас в штатском окружили, и один из них достал из шорт удостоверение, говорит: «Пойдём». Даже кофе допить не дали, гады. – Он засмеялся.
Как-то, чтобы не сидеть в своей камере, я сходил к ним в гости. Сначала мы просто играли в шахматы с албанцем, но постепенно, когда разговорились с ними, меня будто затянуло в зловонную воронку отхожего места. Они с неподдельной садистской радостью рассказывали, что они любят делать с женщинами. Сидевший тогда с ними вор-молдаванин подхихикивал им, подбрасывая разные подобного рода идейки. Они втроём, изголодавшись по похоти, рисовали картину, в которой хотели бы оказаться после выхода на свободу. Омерзительную картину. После такой игры в шахматы хотелось пойти прямиком в душ и отдраить себя колючей мочалкой. С тех пор я держался от них на расстоянии.
Эти двое завалят своих адвокатов деньгами, отсидят они около годика и выйдут, широко улыбаясь нам на прощанье.
Был май, и я наконец-то выбрал себе адвоката.
– Вот, этот адвокат говорит по-русски и действительно работает, – сказал Сергей, протягивая мне визитную карточку.
«Этот адвокат говорит по-русски» – это было очень для меня важно. Так я мог дать ему номер родителей, чтобы он им всё объяснил и чтоб они обо всём договорились. Я так и сделал. Это был, несомненно, правильный выбор. Мало того, что он лично оказался заинтересован в том, чтобы мне помочь, оправдывая это тем, что «он сам когда-то был молодым и глупым», так он ещё и не взял больше положенного по закону за свои услуги. Дело он вырулил мастерски, практически просчитав всё до малейшей детали с точностью до недель. У него за спиной был десятилетний опыт работы. Но не этот опыт, а его благородное сердце подтолкнуло его оказать мне моральную поддержку, как бы это сделал не адвокат, а друг.