Потоп
Шрифт:
И шляхтич стал ему рассказывать, что происходило в Великопольше, как грабил там, насиловал и убивал жестокий неприятель, как он мучил там и пытал людей, чтобы выведать, где деньги… Рассказал, что в самой Познани Шведы убили ксендза Бронецкого, а над простым народом издевались так, что волосы на голове становились дыбом.
— Так везде будет, — говорил шляхтич, — кара Божья… Близок Страшный суд… Все идет хуже и хуже, а помощи нет ниоткуда…
— Странно мне, — сказал Кмициц, — я не здешний и нравов здешних не знаю, но как же вы можете переносить этот гнет, будучи шляхтичами и рыцарями?
— С чем же нам воевать? — ответил шляхтич. — С чем? В их руках замки, крепости, пушки,
— И надежды нет!
Тут они прервали разговор, так как наткнулись на шведский отряд, который вел возы с провиантом и мелкую шляхту.
Это было странное зрелище. Усатые и бородатые рейтары сидели на огромных, жирных, как быки, лошадях; все они ехали, подбоченившись, в шляпах набекрень, с десятками гусей и кур, привязанных к седлам, а над ними клубился туман перьев и пуха. Глядя на их воинственные и гордые лица, легко было понять, как весело, как уверенно, как по-барски они себя чувствовали. А братья шляхта шла пешком за возами, многие босиком, с поникшими на грудь головами, забитые, запуганные… Шведы погоняли их бичами.
У Кмицица, когда он это увидел, губы задрожали, как в лихорадке, и он стал повторять шляхтичу, с которым ехал:
— Ох, руки чешутся! Руки чешутся, руки чешутся!
— Тише, пане, ради бога! — ответил шляхтич. — Вы погубите себя, меня и моих детей.
Но иногда пан Андрей встречал еще более странные зрелища. Порою вместе с отрядами рейтар он встречал большие или маленькие кучки польской шляхты; она ехала весело, с песнями, пьяная и браталась со шведами и немцами.
— Как же так, — спросил Кмициц, — иных шляхтичей они преследуют и угнетают, а с иными дружат? Должно быть, те шляхтичи, которых я вижу среди шведских солдат, — последние предатели?
— Не только последние предатели, но даже хуже: еретики, — ответил шляхтич. — Для нас, католиков, они хуже шведов; они-то больше всего и грабят, сжигают усадьбы, похищают женщин. Весь край их боится, так как все им сходит с рук, и у шведских начальников легче добиться суда-расправы над шведом, чем над нашим еретиком. Каждый комендант точно по писаному тебе ответит: «У меня нет права его преследовать, он не мой человек, идите в ваши трибуналы». А какие же теперь трибуналы и какое правосудие, раз все в шведских руках? Куда швед сам не попадет, его еретики приведут, особенно они зуб имеют на костелы и духовенство. Они мстят матери-отчизне за то, что, когда в других христианских странах их справедливо преследуют за их злую ересь, она приютила их и дала им свободу исповедовать их кощунственную веру…
Тут шляхтич замолчал и тревожно взглянул на Кмицица.
— Но ведь вы, говорили, из Пруссии, ваша милость, — может, вы сами тоже лютеранин!
— Да сохранит меня от этого Господь! — ответил пан Андрей. — Я из Пруссии, но род наш искони католический, мы пришли в Пруссию с Литвы.
— Ну слава богу, а то я испугался… Что же Литвы касается, пане, то и там диссидентов немало, а во главе их могучий Радзивилл, который проявил себя таким страшным изменником, что с ним один только Радзейовский равняться может.
— Чтоб у него черти душу из горла вырвали, когда новый год настанет! — яростно крикнул Кмициц.
— Аминь! — ответил шляхтич. — Того же я желаю и его слугам, его помощникам, его палачам, о которых даже сюда слухи дошли и без которых он не рискнул бы губить отчизну!
Кмициц побледнел, но не ответил ни слова. Он не спрашивал и не смел расспрашивать, о каких помощниках,
Медленно подвигаясь, доехали они вечером до Пултуска; там Кмицица вызвали в епископский дворец представиться коменданту.
— Я доставляю лошадей войскам его шведского величества, — сказал пан Андрей, — у меня расписки, с которыми я еду в Варшаву за деньгами.
Полковник Израэль (так звали коменданта) улыбнулся в ус и сказал:
— О, спешите, спешите! Да захватите с собой воз, чтобы было на чем деньги везти.
— Спасибо за совет! — ответил пан Андрей. — Я так понимаю, что вы, ваша милость, шутите надо мной, но ведь я не за чужим, а за своим добром еду, и хоть к самому королю поеду.
— Поезжайте, не давайте себя в обиду, — сказал швед, — вам денег немало получать надо!
— Придет время, вы мне заплатите! — сказал, выходя, Кмициц.
В самом городе он опять наткнулся на пир, так как торжество по поводу взятия Кракова должно было продолжаться три дня. Но он здесь узнал, что в Прасныше умышленно преувеличивают известие о шведском триумфе: пан каштелян киевский [28] вовсе не был в плену, а получил право уйти с войском. Говорили, что он отправился в Силезию. Это было не большое утешение, но все же утешение.
В Пултуске стояли большие силы, которые под командой Израэля должны были отправиться к прусской границе, чтобы напугать курфюрста. Поэтому ни город, ни замок, хотя он был очень велик, не могли вместить солдат. Тут Кмициц впервые увидел войско, стоящее постоем в костеле. В великолепном готическом соборе, построенном двести лет тому назад епископом Гижицким, стояла наемная немецкая пехота. Внутренность храма вся была освещена, так как на каменном полу горели костры. Над кострами дымились котлы. Вокруг бочек с пивом толпились шведские солдаты, состоявшие главным образом из старых грабителей, которые опустошили всю католическую Пруссию и которым наверное уже не раз случалось ночевать в костелах. Изнутри доносился гул разговоров и крики. Хриплые голоса пели военные песни; слышался визг и смех женщин, которые в это время обычно сопровождали войска.
28
Каштелян киевский — Стефан Чарнецкий.
Кмициц остановился в дверях; сквозь дым, в красном свете огня он увидел красные, разгоряченные вином, усатые лица солдат, сидевших на бочках и пивших пиво; иные из них играли в кости или в карты, иные продавали Церковную утварь, иные обнимали женщин, одетых в яркие платья. Шум, смех, звон чарок и лязг мушкетов отдавались под сводами и оглушили его. В голове у него закружилось, глаза не хотели верить тому, что видели, дыхание остановилось в груди; вид ада ужаснул бы его менее.
Наконец он схватился за голову и убежал, повторяя как безумный:
— Боже, заступись! Боже, покарай! Боже, спаси!!
Стефан Чарнецкий, оборонявший в это время Краков от шведов.
X
В Варшаве уже давно хозяйничали шведы. Так как Виттенберг, начальник гарнизона, в ведении которого находился город, был в это время в Кракове, то его обязанности исполнял Радзейовский. В самом городе, окруженном валами, в местностях, прилегающих к валам и застроенных великолепными церковными и светскими зданиями, стояло не менее двух тысяч солдат. Ни замок, ни город разрушены не были, так как пан Вессель, староста маковский, сдал их без боя, а сам вместе с гарнизоном поспешно удалился, боясь мести своего личного недруга — Радзейовского.