Потоп

Сенкевич Генрик

— Причина гибели и смерти князя-воеводы — вы, пани!

— Я? — с изумлением спросила панна Биллевич.

— Да, ибо наш князь предпочел остаться в Таурогах, чем идти на помощь брату. Он забыл обо всем… для вас…

Теперь молодая девушка в свою очередь вспыхнула, как роза.

Настало минутное молчание.

Шотландец стоял со шляпой в руке, с опущенными глазами, с головой, склоненной на грудь, в позе, полной уважения и благоговения; наконец он поднял голову и, тряхнув локонами белокурых волос, проговорил:

— Если вас оскорбили мои слова, панна, то позвольте мне склонить перед вами колени и просить прощения!

— Не делайте этого, пан кавалер, — быстро ответила панна,

видя, что молодой рыцарь уже опускается на одно колено. — Я знаю, что вы это сказали искренне, так как я давно заметила, что вы ко мне расположены. Разве это не так? Разве вы ко мне не расположены?

Офицер поднял свои чудные глаза вверх и, положив руку на сердце, прошептал тихим, как шепот ветра, голосом, печальным, как воздух:

— Ах, панна… панна…

И сейчас же испугался, что, быть может, сказал слишком много, и потому опять склонил голову на грудь и принял позу придворного, слушающего приказания обожаемой королевы.

— Я здесь среди чужих и без опеки, — проговорила Оленька, — и хотя сама сумею заботиться о себе и Бог защитит меня от напасти, но все же мне нужна и помощь людей. Хотите ли вы быть моим братом? Захотите ли меня предостеречь в случае опасности, чтобы я знала, что делать и как избежать ловушки?

Сказав это, она протянула ему руку, а он, несмотря на запрещение, стал на одно колено и поцеловал кончики ее пальцев.

— Говорите, ваць-пане, что тут происходит вокруг меня?

— Князь любит вас, — ответил Кетлинг. — Разве вы этого не видели?

Молодая девушка закрыла лицо руками.

— И видела и не видела… Иногда мне казалось, что он только очень добр ко мне…

— Добр… — повторил, как эхо, офицер.

— Да! А подчас, когда мне приходило в голову, что я возбуждаю в нем несчастную страсть, то я успокаивала себя тем, что это не грозит мне опасностью. Я была ему благодарна за то, что он для меня делал, хотя, видит Бог, мне не нужны его новые милости, я и так уже боюсь тех, которые он мне оказал.

Кетлинг передохнул.

— Могу ли я говорить смело? — спросил он после минутного молчания.

— Говорите, ваць-пане!

— У князя есть только два доверенных лица: пан Сакович и Петерсон. Петерсон ко мне очень расположен, так как мы родом из одной страны, и он некогда носил меня на руках. То, что я знаю, я знаю от него. Князь любит вас: страсть горит в нем, как смола в факеле. Все, что здесь происходит, все эти пиры, охоты, карусели и тот турнир, после которого благодаря княжеской руке у меня кровь идет горлом, все это для вас. Князь любит вас без памяти, но не чистой любовью, ибо он хочет обесчестить вас, но не жениться; если бы он был не только князем, но даже королем всего мира, он не нашел бы женщины достойнее вас, но все же князь думает о другой… Ему уже предназначена княжна Анна и ее состояние. Я знаю это от Петерсона и призываю в свидетели Бога и Евангелие, что говорю истинную правду! Не верьте князю, не доверяйте его благодеяниям, остерегайтесь! Здесь вам на каждом шагу готовят измену. У меня дыхание захватывало от того, что говорил Петерсон. Нет на свете преступника, равного Саковичу… Я не могу говорить об этом, не могу! Если бы не присяга, данная мной князю, что я буду оберегать его жизнь, вот эта рука и эта шпага освободили бы вас от постоянной опасности… Но сначала я убил бы Саковича… Да, его прежде всех, прежде тех даже, которые в моей отчизне убили моего отца, захватили имения и меня сделали странником и наемником!

Тут Кетлинг стал дрожать от волнения и с минуту сжимал только рукой рукоятку шпаги, не будучи в силах говорить; наконец пришел в себя и рассказал о советах, которые давал князю Сакович.

Панна Александра, к его великому

изумлению, узнав об угрожающей ей опасности, держалась довольно спокойно, только лицо ее побледнело и стало еще серьезнее. В ее строгом взгляде отразилась несокрушимая воля.

— Я сумею себя защитить! — воскликнула она. — Да поможет мне Бог и святой крест!

— Князь до сих пор не хотел следовать совету Саковича, — добавил Кетлинг, — но когда он увидит, что избранный им путь ни к чему не ведет…

И он стал говорить о причинах, которые удерживали от этого Богуслава.

Панна слушала, наморщив брови, хотя не особенно внимательно, так как думала уже о том, как ей вырваться из-под этой страшной опеки. Но во всей стране не было места, не залитого кровью, и план бегства представлялся ей не совсем ясно, поэтому она предпочитала о нем не говорить.

— Пан кавалер, — сказала она наконец, — ответьте мне еще на один вопрос. Князь Богуслав на стороне шведского короля или польского?

— Ни для кого из нас не тайна, — ответил молодой офицер, — что наш князь желает принять участие в разделе Речи Посполитой, чтобы захватить для себя Литву и превратить ее в удельное княжество.

Он умолк и, как бы угадывая мысли Оленьки, добавил:

— Курфюрст и шведы к услугам князя, а так как они заняли всю Речь Посполитую, то от него некуда скрыться.

Оленька ничего не ответила.

Кетлинг ждал еще с минуту, не пожелает ли она еще о чем-нибудь его спросить, но, видя, что она молчит и занята своими мыслями, он почувствовал, что нельзя ей мешать, и низко поклонился, проводя перьями своей шляпы по полу.

— Благодарю вас, пан кавалер, — сказала она, подавая ему руку.

Офицер, не смея повернуться к ней спиной, стал пятиться к двери.

Вдруг на лице ее появился легкий румянец, и после минутного колебания она проговорила:

— Еще одно слово, пан кавалер!

— Каждое ваше слово для меня милость, панна!

— Знали ли вы… Андрея Кмицица?..

— Да… В Кейданах… Последний раз я видел его в Пильвишках, когда мы шли сюда из Полесья…

— Правду ли… правду ли сказал князь, что пан Кмициц предложил ему выдать шведам польского короля?..

— Не знаю… Мне известно лишь, что они совещались в Пильвишках, после чего князь уехал с ним в лес и так долго не возвращался, что Петерсон стал беспокоиться и послал ему навстречу войско. Я и вел этот отряд. Мы встретили князя, когда он возвращался. Я заметил, что он был очень взволнован, точно с ним случилось что-то необыкновенное. Он разговаривал сам с собою, чего с ним никогда не случалось. Я слышал, как он сказал: «Только дьявол мог бы решиться на это!..» Впрочем, больше я ничего не знаю… Только потом, когда князь вспоминал, что предлагал ему пан Кмициц, у меня мелькнула мысль: если это было, то именно тогда.

Панна Биллевич закусила губы.

— Благодарю вас! — сказала она. И осталась одна.

Мысль о бегстве всецело овладела ею. Она решила какой бы то ни было ценой вырваться из этого ужасного места и освободиться от власти этого князя-изменника. Но куда обратиться? Деревни и города были в руках шведов, монастыри были разорены, замки сровнены с землей, вся страна была наводнена солдатами, дезертирами, разбойниками и всякими темными людьми. Какая участь могла ждать девушку, брошенную в жертву этой буре? Кто с ней пойдет? Тетка Кульвеп, мечник россиенский и десяток его слуг? Но разве эти силы защитят ее?.. Быть может, пошел бы и Кетлинг, быть может, у него нашлась бы даже горсть верных солдат и друзей, которые пожелали бы его сопровождать, но Кетлинг слишком явно был в нее влюблен — как же ей было связывать себя с ним долгом благодарности?