Потухшее солнце (сборник)
Шрифт:
– Ничего, Чагс, прорвемся, – улыбается и трясет в руке баночку. Я смотрю на цвет, но в темноте ночного метрополиса его почти не разобрать. Кажется, что-то бурое. Я надеюсь, что это не черный – анальгин. И что это не красный – нано-морфий.
Джерри подходит ближе, а я все не отрываю взгляд от баночки.
– Витамины, – говорит Джерри. – Помнишь Лору из соседнего блока?
Я киваю – я помню Лору, она часто болеет. То лихорадка, то несварение. Осталось ей, должно быть, года два.
– У неё завтра день рождения. Хочу подарить.
Я киваю, и камень в груди
– Джерри, помнишь, насчет духа мести? – мы неторопливо катим по улицам. Пробегающие мимо девчонки завистливо смотрят на байки. Еще год-два, и они пойдут к кому-нибудь подмастерьем. Если повезет, хозяйка будет разрешать им перебирать детали байка.
– Ну, – торопит она. Нам обеим хочется есть и спать.
– Ни черта он не объединяет, – я говорю, потому что мне пришла в голову отличная мысль.
– Почему же? – Джерри улыбается. Кажется, в её улыбке прибавился сантиметр.
– Черт знает, как дух может объединять, – я жму плечами, ощущая, как затекло тело под нано-обшивкой. – Этот твой Ломоносов, когда придумал детство, наверное, чокнулся. Или у него не было витаминов. – Получается нескладно, Джерри сказала бы лучше.
– Они просто не знали, что, на самом деле, объединяет только желание выжить, – улыбка Джерри тянется все шире. – На самом деле, плевать мы хотели на детство и месть. На самом деле, важно только то, что мы есть друг у друга.
Я кручу ручку до упора и вырываюсь за пределы метрополиса на магистраль, выруливая к баракам. Слышу, как позади ревет мотор байка Джерри. И мне кажется, что она сказала намного лучше этого безымянного автора, чью книгу мы сожгли всего пару часов назад. Поэтому не так уж плохо, что его книгу не сохранят в свинцовом гробу. Зато я и Джерри знаем, что он был не прав.
ШЛЁП-ШЛЁП
Стивен бежал по мокрому асфальту, шлепая кедами, широко размахивая руками, оглядываясь через плечо. Дыхание его сбилось, волосы прилипли к лицу, живот ныл от уколов острой боли. Было жарко, сыро, но, самое главное, до одури страшно.
Фонари в больничном парке не зажигались, должно быть, со времен установки. Стивен силился разглядеть дорогу, но мутное вечернее марево перед его глазами застилали нехорошие, опасные искорки, рожденные усталостью и страхом. Искорки мелькали перед глазами, в ушах постепенно нарастал гул. Нужно было остановиться, перевести дыхание, отдохнуть. Хотя бы на минутку.
Стивен замер. Резко прервал бег и, опираясь ладонями в колени, сделал несколько глубоких вдохов. Горло свело судорогой, он закашлялся и окончательно потерялся в пространстве. Где он? Сколько уже он бежал по этому бесконечному парку? Куда? Зачем?
Совсем рядом он услышал зловещее «шлёп-шлёп». Пара шагов, которые ему не принадлежали.
Чужая поступь.
Шлёп.
Шлёп.
Стивен собрал волю в кулак, приготовился развернуться и посмотреть за спину, но в последний момент не хватило духу, и ноги снова понесли его вперед. Бок ныл сильней, горло разрывал кашель, в ушах звенело, перед глазами стояла сплошная стена тумана. Он
В своем космическом, нереальном пространстве Стивен услышал запах крови.
Раньше он думал, что запаха крови не существует. Считал это блажью сценаристов и писателей. Дурят народ, а на самом деле нет никакого аромата. Но теперь, утомленный бегом, ошарашенный болью и страхом, разум подкидывал нужные слова: «железный», «резкий», «густой».
Стивен вскочил, споткнулся еще раз и вновь растянулся на тропинке. Асфальт холодил щеку, он смотрел перед собой, различая каждую каплю, упавшую в скудном, тоненьком мирке, который остался в его распоряжении.
Шлёп.
Шлёп.
Стивен понял, что больше никуда не сможет бежать. Капли перед ним тихо булькали, мир плыл возле глаз, а дальше – вовсе исчезал в тумане. Ему было спокойно. Он стал безразличен ко всему.
– Что вам надо? – тихо прошептали губы. Голос был хриплым от долгого бега.
Шлёп.
Шлёп.
– Прикурить не найдется? – спросил неизвестный. И рассмеялся. Громко, развязно, тупо.
Гнев заступил место страха, Стивен вскочил на ноги и, не думая, без подготовки, наугад ударил весельчака по лицу. Лицо податливо прогнулось, оставив на костяшках пальцев следы ноющей боли. Стивен посмотрел на своего преследователя, увидел в его глазах удивление и размахнулся снова.
Шлёп.
Шлёп.
Когда Стивен уходил, внутри него не осталось ни боли, ни страха. Только спокойная, холодная уверенность. Дешевые кеды смешно булькали под ногами.
Шлёп.
Шлёп.
К ЭЛИЗЕ
Элиза рожает ребенка. Истории не начинаются с таких слов, а человеческая жизнь – постоянно. Элиза смотрит на ручки, ножки, считает их, а спустя миг – устало засыпает. Элизе девятнадцать, и она – самый счастливый человек во вселенной.
Элиза видит сон, в котором ее зовут Дженной. Во сне у нее рождается сын, и она пересчитывает его ручки и ножки, а потом просыпается. Элиза и Дженна счастливы, у них есть самый красивый малыш, самый заботливый муж и много лет беззаботной молодости впереди.
Элиза спускается с небес. В историях не бывает таких поворотов, в историях у всего есть свои причины, но в жизни – постоянно. Элиза возвращается с прогулки, пятилетний сынок цепко держится за ее мизинец, а на кухне они обнаруживают отца. Мертвого. Элиза окунает голову в руки и падает без чувств. В беспамятстве ее снова зовут Дженной, и она только что потеряла мужа, а пятилетний сынок плачет возле нее, потому что боится, что мамы тоже не стало. Элизе хочется, чтобы это оказалось правдой. Она готова заснуть вечным сном рядом с телом мужа, но Дженна не согласна. Она открывает глаза и начинает спускаться с небес: звонит спасателям, просит Френка, крестного малыша, посидеть с крестником, распоряжается о церемонии. Дженна отважна, смела, но ее сердце черство, оно умерло вместо Элизы во сне.