Потухшее солнце (сборник)

Gierre

– Беда, – бабуля сложила руки на груди, испуганно покачивая головой. – Ой, беда, солнышко. Убивец. Ходит аккурат под нашими домами. Сегодня никуда не пойдешь, так и знай.

– Но ведь старьевщик, – возразила Келли. Известия про убивцев давно перестали беспокоить ее, слишком часто это происходило. Голодные годы – люди шли на многое ради куска хлеба.

– Ни о чем не думай, – бабуля погрозила пальцем. – Будешь помогать с вышивкой.

Вышивала Келли из рук вон плохо, хуже только шила. Потому и вызвалась помогать со скупщиком. Семья Смитов занималась разным, каждый в

чем-то преуспевал, а другие поддерживали его. Дедуля чинил обувь, превращая безнадежные лоскуты в сносные пары ботинок. Бабуля шила, вязала, а если попадался хороший заказ – делала вышивки. Матушка усердно стирала, и весь чердак был отведен под ее предприятие. Старший братик учился быть врачом, жил далеко от них, но иногда присылал монету другую, если кто-нибудь из знакомых ехал нужной дорогой. Отца Келли не знала.

– Боишься? – спросила бабуля, заметив, как отчаянно пытается внучка продеть нитку в грубую костяную иглу.

– Не выходит ничего, – Келли отчаялась. – Должно же быть дело по мне, а?

– Дело по тебе? – бабуля отчего-то вздохнула. – Красивая ты. Даже слишком. Найдется и по тебе дело.

Келли не поняла, о чем толковала бабушка. Закончив, она поднялась к себе в комнатушку, разложила барахло из сумки и стала снова разглядывать. Вещи попадали к ней от деда, он был негласным судьей. Решал, что еще необходимо, а от чего можно избавиться. Келли доставался обычно всякий хлам, но посреди него теперь выделялся странный ножик. Завораживающий – не отвернешься, даже если захочешь.

Усевшись на постели, она снова положила его перед собой. В ушах стоял звон утреннего колокола. Келли смотрела на блики лезвия, потом протянула ладошку вперед, собираясь погладить рукоять, но время опять сотворило фокус.

Теперь она стояла в подворотне. Нож лежал у нее в руке. «Лежал», по-другому и не скажешь. Братик читал про такое в интересных книжках. «Влитой», так он говорил ей. Ножик был самым важным, а подворотня мерещилась только на заднем фоне, как декорация.

– Помогите! По-мо-ги-те! – вопил кто-то из актеров.

Келли рассмеялась неумелой игре, а нож в ее руке ожил, рванулся вперед, и вот уже Келли смотрела за тем, как по руке прямо к одежде стекала струйка теплой крови. Кожей она ощущала чужое тепло, а в нос ударил непривычный запах. Так пахло в лавке часовщика.

– По-мо-ги, – актер отшатнулся и рухнул на мостовую.

В следующий миг Келли проснулась. Она отдернула занавески, выглянула в город и заметила фигурки полисменов в красивой форме.

– Солнышко, спускайся кушать! – крикнула бабуля.

Келли побежала вниз, топая ногами изо всех сил. Ей нравилось выбивать пыль из половиц и смотреть за тем, как та оседает – просветы солнечных лучей делали дом похожим на красивые картинки в церкви.

– Как спалось?

– Смешной сон снился, – ответила Келли. Перед ней на столе лежали яйца, а в кружку бабуля наливала разогретого молока. Завтрак был восхитительным.

– Вот, видишь? Все спасибо твоему ножичку, – бабуля положила в кружку – чудо! – кусочек сахара. Крошечный, но настоящий. Бабуля никогда не обманывала Келли.

– Ножичку?

– Как ты вчера его продала, так

не нарадуюсь, и сахару купила вот, тебя порадовать, видишь?

Бабуля хлопотала на кухне, дел у нее вдруг прибавилось, но эти дела были в радость. Чего лучше – готовить еду? Было бы, что есть, а все другое не важно, в голодные годы иначе никак.

Келли растерянно смотрела в кружку, ей вдруг расхотелось есть.

– Так я его продала?

– Ну, а то как же, – бабуля рассмеялась. – Да за такую цену, что кому сказать – не поверят. Барыжник-то оказался дурнем!

Вечером она достала нож, прячась от света. Заслонив собственной тенью, она вглядывалась в изгибы лезвия, стараясь понять, как удалось ей продать нож, но при этом оставить его себе. Откуда же взяла она деньги? Почему не помнит?

Луч ночного света, извернувшись, обогнул тонкую фигурку и попал на металл. Стало светло, жарко и спокойно. Келли снова смотрела представление.

Перед ней были двое, мужчина и женщина. Мужчина был пожилым, а женщина – совсем еще молодой. Красавицей, которой слишком рано выпало на долю испытание взрослой жизни. Келли заметила, что уже видела их когда-то. Мужчина схватил спутницу за руку и потащил прочь от Келли, а нож тянул девочку вперед, и она поддалась.

– Стой! Постой! Дочурка! Стой! – кричала женщина.

Келли сочувствовала ей, и в такт топоту чужих ног билось ее собственное сердечко.

– Погоди! Малышка, погоди! Не тронь матушку! – мужчина заслонял женщину.

– Я разок, – Келли стало грустно, а отчего – она и сама не могла понять.

Кровь брызнула на стену картонной стены, и Келли почувствовала прилив неожиданной радости. Она поняла, для какого дела появилась на свет.

КИТТИ

Китти любила убивать.

Если вы когда-нибудь видели, как наносит на метровое полотно художник последний мазок, вы можете представить выражение лица Китти, когда очередной труп оказывался в ее жутком мавзолее. Она чувствовала благоговейный трепет, радость свершившегося таинства, становилась на одну ступеньку выше к Богу.

Китти не ходила в школу.

У нее не было работы, она не занималась хозяйством и не жила на ферме. Тельце очередной жертвы трепетало в ее руках, а Китти разглядывала узоры чужого организма с вожделением младенца, заметившего поблизости яркую игрушку.

У Китти не было друзей.

Время, которое другие проводили за веселыми играми, Китти уделяла Охоте. Под каждым трупом стелилась аккуратная вязь бессмертного сообщения Природы – отпечаток смерти. Бледно-зеленые капустницы, корично-оранжевые шоколадницы, даже один поразительно огромный махаон – все они были тут, за оконным стеклом.

У Китти не было тени.

Осторожным мороком кралась она по вечернему сумраку, заметив очередную жертву. Движения Китти были точными, скорыми, и она, вглядываясь в паутину, с трепетом ожидала мгновения, когда паук нанесет свой удар. Подбирая опавшую жизнь, сворачивая ее в пергамент Бесконечности, Китти ощущала то же, что чувствует военный летописец, унося с поля боя штандарт погибшего отряда.