Поверженный демон Врубеля
Шрифт:
С Мишенькою я повстречался спустя месяц, и встреча эта была случайною. В первое мгновенье мне даже показалось, что Мишенька сделает вид, будто бы не знаком со мною, но нет, он подошел и поприветствовал меня весьма любезно.
Я же был неприятно поражен переменами, которые с ним случились. Куда исчез скромный живописец? Мишенька был одет вычурно, с претензией, и пожалуй, еще немного – и наряд его назвали бы смешным. Но он, обладавший хорошим вкусом, чувствовал ту грань, что отделяет эпатаж от глупости.
– Рад видеть, что у тебя, мой друг, все хорошо, – произнес он тоном,
Что ж, повод для примирения имелся.
Я также надеялся, что причиною нонешней Мишенькиной меланхолии стало разочарование в светлом образе Эмилии Праховой.
О, сколь ошибался я!
– Я потерян… – Мишенька вскоре нашел повод навестить меня. Ныне он облачился во все черное, и, признаться, сперва я подумал даже, что в жизни его случилось то печальное событие, которое не минует никого из нас. Однако же от моих вопросов о здоровье его батюшки или же мачехи, сестрицы и иных родичей Мишенька лишь отмахнулся, будто бы спрашивал я что-то невероятно глупое. – Я влюблен, понимаешь? Влюблен безответно… но я знаю, что и она томится, она желала бы любить меня, но, слишком порядочная, она не смеет преступить через эти глупые правила. Ее останавливает будущее осуждение…
Он говорил и говорил.
Он будто бы забыл обо всем, даже обо мне, выплескивая в словах обиды, которых накопилось великое множество. И все-то казались мне пустыми.
Эмилия не спешит признаться, что тоже любит? Но, может, в ней и нет никакой любви, а Мишенька, как ему было свойственно, видит то, чего не существует? И ответная эта любовь есть лишь его фантазия. Как и мнимая жестокость ее супруга, и насмешки прочих…
– Послушай, – сказал я, когда поток Мишенькиного красноречия иссяк, – я, быть может, и приземленный человек…
– Ты обиделся, – Мишенька вскочил.
– Присядь. Я не обиделся, – сие было не совсем правдой, однако сейчас я готов был и на малую ложь. – Я слепец, но сейчас вижу то, чего не видишь ты.
– И что же?
Он был ревнив. И раздражен. Не готов признать за мною право хоть в чем-то превозмочь его.
– Твоя любовь к Эмилии мешает ей. Нет, я не говорю, что так оно и есть, но возможно… Мишенька, а ты не думал, что она и вправду не любит тебя? И не желает любить? А любит своего супруга. И вовсе он не так жесток, как тебе того хочется…
– Ты… – он вскочил. – Ты как они!
И убежал, хлопнув дверью. Что мне оставалось делать? Бежать за ним, как в детстве, просить прощения и уговаривать? Я вдруг понял, что не стану этого делать.
Мишеньке уже не семь.
Не девять.
И я-то способен справиться с чувством вины. А ему же надобно научиться самому одолевать выдуманные обиды.
Однако, похоже, Мишенька вознамерился доказать мне мою неправоту, иначе как объяснить то, что не прошло и трех дней, как я получил приглашение к Эмилии. Надобно сказать, что женщина сия была хорошо известна в Киеве. Слухов о ней ходило множество, как добрых,
Начать с того, что меня, гостя, невзирая на приглашение, не самого желанного, встретили весьма ласково, и хозяйка с очаровательнейшею улыбкой сказала, что рада познакомиться с другом Михаила, о котором тот столько всего рассказывал.
И тут мне показалось, что в темных очах ее мелькнула насмешка.
Не надо мной, нет…
– Чувствуйте себя как дома, – сказала она любезно.
– Благодарю вас…
Эмилия Львовна не ушла, она разглядывала меня с немалым любопытством, а я в свою очередь пытался понять, что же было в ней такого…
Немолода.
Старше Мишеньки, а ему самому уже двадцать семь исполнилось. И многие женщины в возрасте Эмилии глядятся сущими старухами. Она же… она была словно неподвластна времени.
И сумела сохранить удивительную хрупкость фигуры.
Эмилия была изящна.
Очаровательна.
Мила. И красота ее неброская меж тем притягивала взгляд…
– Простите мое любопытство, но вы не похожи на человека, которого Михаил назвал бы другом, – она первая нарушила молчание, которое становилось уже неловким.
– Мы знакомы с детства… и потом еще учились вместе.
– Но он не доучился, а вы…
– Мне пришлось, – ответил я с улыбкой, – ведь природа не одарила меня столькими талантами, как Мишеньку…
– Мишенька… – произнесла она с насмешкой. – Вы так мило его называете… как ребенка… и правильно, ведь по сути своей он ребенок и есть. Избалованный. Привыкший получать все, что только пожелает…
– И желает он вас, – я никогда-то не отличался особым тактом. Но Эмилия не оскорбилась.
Рассмеялась звонко.
– О да, на мою беду, вы правы…
– Он влюблен, – сказал я осторожно, не зная, сколь допустима подобная тема в беседе. – И мне кажется, что влюблен искренне…
– В этом никто не сомневается, – отмахнулась Эмилия, – однако его любовь стала причинять нам неудобства.
– Вам?
– Мне и супругу.
– И он… – мне вдруг стало невероятно неловко. Какое право имел я говорить о чужом этом чувстве.
– Бросьте, – Эмилия Львовна вот никакой неловкости не испытывала. – Мишенька слишком эмоционален, невоздержан даже, чтобы скрыть свои чувства. Естественно, мой супруг знает. Злит ли это его? Отнюдь нет. Адриан умный человек, он понимает, что ревновать к этому мальчику – глупо… нелепо даже.