Повесть о лейтенанте Пятницком
Шрифт:
– Раздала!
– ахнул кто-то изумленно.- Дура твоя жена. Шалава какая... Я бы ей раздал...
Все уставились на мясистого и дряблого рядового Гарусова, сидевшего рядом с Васиным на сеннике старшины. Он кривился и поматывал головой. Женя Савушкин настолько оторопел, что соображать перестал, не знает, как отнестись к случившемуся. Васин знал как: прочно ухватил Гарусова пальцами-тисками за мочку уха, подтянул к себе, тихо сказал что-то. Гарусов зажал опаленное ухо, продудел не очень воинственно:
– Видали мы таких учителей.
Пятницкий нахмурился. Откуда
Не стал смотреть на Гарусова, улыбнулся Мамонову, сказал, чтобы все слышали:
– Молодчина ваша жена, Петр Иванович! Бесценная женщина, умница!
Эта похвала еще больше задела Гарусова. И лейтенант туда же! Фыркнув, Гарусов заворочался на сеннике и, увидев рядом с лейтенантом собаку, озарился ядовитой улыбкой. Комка терся о ноги Пятницкого, подкидывал лапы, безбольно хватал пастью руку, припадал мордой к полу и не знал, что еще надо сделать, чтобы выманить хозяина из переполненной людьми комнаты.
Гарусов поймал взгляд Пятницкого, спросил нагловато:
– Что, с собачками воюем?
Васин сунулся к Гарусову с разъяснениями, помянул сто редек. Шимбуев исподтишка показал кулак. Гарусов сквозь зубы вытолкнул похабное. Старшина Горохов переглянулся с парторгом Кольцовым - еще этого им не хватало!
– Тихо!
– властно прикрикнул Пятницкий и повернулся к Гарусову: - Не с собачками, с фашистами воюем, рядовой Гарусов. Вы откуда прибыли?
– Я-то? Из запасного полка.
– Вставать надо, когда с командиром говорите, товарищ боец.
Гарусов поспешно поднялся, неумело поправил ремень.
– Специальность?
– Телефонист, товарищ командир.
– Это хорошо, Гарусов. Рад. Телефонисты очень нужны. Пойдете в отделение сержанта Липцева.
Из запасного полка оказалась и троица в новом обмундировании. Как один - огневики. Тому, белобрысому, восемнадцать, другим восемнадцать исполнится в этом году: одному летом, другому - осенью.
Особенно порадовали четверо, успевшие нюхнуть пороху. Ходжиков воюет второй год, дважды ранен. Кроме Славы еще и Красной Звездой награжден, но не получил. Разминулся с выпиской из Указа: она в госпиталь, он - оттуда.
После ухода солдат в комнате Пятницкого остался сержант Кольцов. Пятницкий догадался, почему задержался парторг батареи.
– О Гарусове, что ли?
– спросил бодро.- Зря беспокоишься. Костяк у нас здоровый, обстругается.
– Не обстругается - обстругаем,- сказал Кольцов.- Поговорить, комбат, надо. В нашу группу еще двое добавились - Мамонов и Ходжиков.
– Заработался, из головы вон, что в батарее секретарь партячейки есть. Извини, Михаил Федорович.
– Собраться бы вечерком. Теперь нас опять семеро. Парторг дивизиона обещался прийти.
Роман подосадовал, что самому не пришло на ум собраться. Поговорить действительно надо, непременно надо. Батарея - не взвод, тут у командира задачек побольше, будь голова хоть с котел - один не решишь. А задачки с такими действиями, что ни приказ, ни авторитет звания и должности не помогут.
От самой границы цивильных не видели, теперь население стало попадаться. Какое
О гражданских и говорить нечего. Славяне готовы свой паек отдать. Эти цивильные быстро нос по ветру настроили. Осмотрелись, воспряли. Прут с мисками прямо к солдатским кухням. Своего гражданского, будь это где-то в России, на ружейный выстрел не подпустили бы к расположению воинской части, а тут...
Барахло это самое в пустующих домах... Коли брошено - взять можно. Брали. На портянки, на ветошь для чистки пушек. А тут разрешили посылки с фронта родным - раздетым да разутым за время войны, истощавшим на карточной системе. Что в посылку положишь? Барахло это? Противно же, унизительно...
Порассуждали вот так кандидат партии Пятницкий и член ВКП(б) с тридцать пятого Кольцов и спросили друг друга: как тут быть?
Пятницкий сидел хмурый, озабоченный. Жестко посмотрел на Кольцова и сказал непреклонным голосом:
– Будет кто из шкафов тащить - под суд отдам! Глазом не моргну!
– Где же выход?
– мягко спросил Кольцов.
– Пойду в полк к замполиту, к самому Варламову! Есть же трофеи. Государственные склады, скажем... Пусть выделяют для солдат. Уйдем на передовую, эти трофеи до рядового Ивана вряд ли дойдут, начнут хапать по домам. Навоюем тогда...
– Сходите,- поддержал Кольцов.- Я с парторгом полка поговорю. Есть еще одна штука... Вчера огневики первого взвода клад в огороде нашли. Связки отрезов, новые костюмы, платья...
Пятницкий от коварного сообщения нащурился на Кольцова, спросил язвительно:
– Какой это, к черту, клад, Михаил Федорович?
– В земле - значит, клад,- усмехнулся Кольцов.
Пятницкий перестал пытливо разглядывать Кольцова, ухмыльнулся.
– Клад, говоришь? Ну, а что в недрах земли - достояние народа. Здесь народ - победившая армия.
– О чем разговор, комбат. Мы не возьмем - трофейщики заприходуют, на склады свезут.
– За мой компромисс ухватился? Ладно, Михаил Федорович. Посмотрим, как другие коммунисты рассудят.
Было о чем поговорить, о чем посоветоваться. Взять хотя бы тот недавний случай. Встретили группу женщин, угнанных гитлеровцами в Германию. Как ее? Маруся, кажется... У Мамонова жена - Маруся, госпитальная сестра Маруся, и эта, из-под Минска, тоже Маруся. Кругом Маруси... Беременная эта Маруся. У бауэра работала. Туда же время от времени пленных пригоняли. Ослабела Маруся перед полоненным матросиком. А тут один долдон освободитель называется!
– пристал, поганец: от немца да от немца. От фрица, говорит, прижила. Если и от немца, то что? Ну, скажи, лейтенант Пятницкий. Или ты, парторг Кольцов...