Повесть о Сарыкейнек и Валехе
Шрифт:
– Сынок директора... помнишь, на свадьбе? ..
– Я не могла врать, особенно когда Валех вот так изучающе смотрит мне в глаза.
– Не хочу, чтобы ты виделся с ним. Предчувствие у меня нехорошее...
– Да пропади он пропадом!
– воскликнул Валех.- Мне-то что до него, глупышка? Я помогаю совхозу. Не ему лично.
"И ведь правда - не ему", - подумала я, вернувшись к себе в общежитие. Я разделась, укрылась одеялом, закрыла глаза. Но еще долго не могла заснуть. Тревожно было на душе. Нехорошо...
Валех
Вчера Сарыкейнек показалась мне странной. Взвинченной,
Размышляя так, мурлыча себе под нос, я мыл машину у реки. Машина у меня обычно вымыта, блестит. Вот только сейчас - из-за непредвиденной работы и каждодневных многокилометровых рейсов в совхоз и обратно - я малость ее запустил. Думаю я о своем, мурлычу песенку, мою машину. ..
В это время, вижу, из придорожных зарослей показался ослик, нагруженный свежескошенной травой, за ним вышел мужчина с серпом в руках. Немолодой, в залатанном пиджаке, на ногах длинноносые деревенские калоши. Мужчина кричит ослу: "Токкуш! Токкуш!", погоняет его изо всех сил, а длинноухий заупрямился. По бездорожью бежал трусцой, а как до асфальтированной дороги дошел - стоп, ни с места!
– Токкуш, ай такой-сякой! Токкуш!
– кричит мужчина, лупит осла хворостиной, а осел будто к земле прирос. Ни с места.
А тут, вижу, из-за поворота на огромной скорости выскочил "жигуленок" и, глазом я не успел моргнуть, со всего лёта стукнул осла так, что тот кубарем покатился по дороге. Ничего себе - "подтолкнул"! Я уж думал, осел откинул копыта. Так нет. Длинноухий вскочил на ноги и бодро затрусил по дороге как ни в чем не бывало. Будто именно этого он и ждал', чтобы продолжить свой путь. Мужчина кинулся следом, но его остановил грубый окрик:
– Эй ты, ишак!
Вижу, из помятых "Жигулей" вылезает Ровшан - директорский сынок.
– Ишак из ишаков, и отец твой ишак, и весь род твой ишачий!
– заорал во все горло сын Меджидова.
– Чего это ты выгнал своего длинноухого ублюдка на дорогу? Чего, а?!
Мужчина, испуганно таращась на Ровшана, ткнул серпом в сторону осла.
– Ай ты, неразумное животное. Опозорил ты меня! Вот уважаемый человек из-за тебя пострадал, - бормотал он, отступая. Униженно кланяясь, стал извиняться: - Уж ты не сердись на меня, сынок. Я тут траву косил. Домой собрался. А он, вишь, стал на дороге и стоит... Не сердись, я тебя прошу. Осел есть осел. Что делать, заупрямился...
– Сам ты осел, олух деревенский!
– крикнул директорский сынок и, подскочив к нему, влепил ему пощечину. . .
Тот выронил серп на землю, согнулся, закрыл лицо руками, готовый безропотно принять побои. И были в этом жесте та покорность судьбе, та рабская униженность бесправного
От вида этой рабской покорности меня словно ножом полоснули по сердцу.
Я выбежал на дорогу, как был - с мокрой тряпкой в руке, штанах, засученных по щиколотку, и оттолкнул Ровшана.
– Что ты делаешь?
– крикнул я ему.
– Да он же тебе в отцы годится.
– Не твое дело! Пусти!
– вырвался Ровшан и хотел опять броситься на владельца осла.
Но я поймал его за полу пиджака и стал втолковывать ему, что мужчина с серпом не виноват, скорее виноват сам Ровшан, потому что нельзя из-за поворота выскакивать как бешеный, тем более что там знак висит о непревышении скорости: неподалеку пионерский лагерь! Ну, говорил я Ровшану, помял ты немного машину, но ведь и осел пострадал, хотя виду не подает, - если разобраться, все прекрасно обошлось, и не надо нервничать, лучше разойтись по-хорошему, что я и предлагаю сделать. Все это я говорил спокойным, ровным голосом (неожиданно для самого себя, признаться!), даже пробовал шутить, чтобы остудить пыл зарвавшегося юнца. Но, как видно, юнец не привык к разумным речам.
– А ну, отпусти пиджак! Тебя это не касается, - Ровшан вырвался и бросил с ненавистью: - Чушка несчастный!
Я пропустил оскорбление мимо ушей, - и откуда столько терпения набралось у меня в тот день?!
– Нехорошо, - ответил я.
– И твой отец, и ты ведете себя здесь словно... феодалы какие-то.
– Чего?
– Ровшан презрительно глянул на меня.
– Ты, нищий, сын нищего, будешь мне тут об отце говорить?!
Ну тут кровь взыграла во мне.
Я поймал его за руку. Тонкую, без мужских мускулов, изнеженную руку избалованного городского мальчишки. Заломил за спину так, что Ровшан рухнул на колени. Дал пару раз по шее.
Все могу вынести, но только не оскорбления памяти моего отца.
_ Жми отсюда, молокосос!
– .крикнул я вдогонку ему, словно мне самому не было восемнадцать; в этот момент я и вправду чувствовал себя намного старше.Будь я твоим папашей, я бы снял с тебя штаны и отхлестал по заднице. Экий волчонок! Совсем озверел среди этих овечек; - я глянул в сторону мужчины с серпом, но, пока мы с Ровшаном говорили, он смылся со своим ослом.
А на другой день недалеко от карьера, дорогу нам преградила милицейская машина. Сидевший рядом с капитаном милиции Ровшан показал на меня, и капитан, выйдя из машины, приказал:
– Вылезай. Поедешь в отделение.
– Что такое?
– Там увидишь. .. Говорю - вылезай!
– Свою машину я что, на дороге брошу?
– разозлился я. Терпеть не могу, когда мне приказывают. Да еще в такой категоричной форме.
– Приеду в отделение на своей машине!
– Товарищ капитан, если вы по жалобе этого молодца,- Сарвар кивнул в сторону Ровшана, - так тот сам виноват. Затеял драку. Мы сами на него обратимся с жалобой, если на то пошло.
– Ты был на месте происшествия?
– обратился к нему капитан.