Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— А нам-то что? — смотря в сторону, мотнул головой Дорохов. — Пускай другого сторожа возьмут, молодого, и к нему лазить будем. Еще интересней, страшней.
— Нет, брат, тут что-то не так… Мы удаль покажем, а старику смерть голодная.
— Да ну его к черту! Найдет себе место. Зря лазаря поет…
— А ты взял бы такого сад караулить, у которого каждую ночь яблоки трясут? Никто его не наймет, да и собаку еще убили.
Майор дернул плечом:
— Всех мужиков не пережалеешь.
—
Опять наступило молчание. Сергей считал уже, что зря завел разговор. И вдруг Дорохов протянул ему руку:
— Ладно, не полезем к нему больше. А в другой махнем завтра?
— Нет. Степка меня вором ругал, и поделом.
— Ругал? Тебя? Ну, попадись он мне…
Когда после строевых занятий кадеты разошлись по палаткам, купаться или играть в городки, Сергей взял деньги и направился к коноплевскому забору. Сквозь щели никого не было видно. «А как новый уже сторож, что ему скажу? Или Степка опять навалится?» Оглядываясь, вошел в калитку, приблизился к караулке. Посмотрел в оконце. На лавке лежали тулуп и березовое полено. Старик, едва различимый, что-то делал у печки.
— Ефимыч! — позвал Сергей.
— Ась! — откликнулся сторож. — Кто меня?
— Вот возьми. — Непейцын протянул в окно деньги.
Дед зашаркал к двери. Сергей пошел навстречу.
— Чего тебе, барчук? Аль за опадышами?
— Деньги принес… Вот…
— За что даришь? — не беря, осведомился дед.
— Обещался, — сказал Сергей. — Согнал тебя хозяин?
— Нет покудова.
— А что я убежал, не было за то от хозяина битья?
— Не приехал он, Степку обратно прислал. Выпорьте, наказал, барчука, тебя то есть, сами… Некогда мне, говорит, с яблоками, дела поважней есть — мучник он, лабазник.
Сергей облегченно вздохнул.
— Возьми деньги, — повторил он.
— Лучше гостинцы покупай, а по садам не лазай, — посоветовал дед. — Раз-два пройдет, а потом схватят да изломают всего…
— Бери, у меня еще есть, — соврал Непейцын.
Ефимыч недоуменно покачал головой:
— Из богатых, выходит, а яблоки воруешь… Ну, спасибо. — Он подставил горсть, и Сергей пересыпал в нее полтинники. — Деньги немалые. Эх, зуба нет попробовать!.. — Старик подвел снизу вторую ладонь, чтобы сквозь заскорузлые, плохо гнущиеся пальцы не проскользнули монеты, и рассматривал их подслеповатыми, слезящимися глазами. — Тулуп новый куплю, катанки… — Он пошел к двери, но на пороге остановился: — Слышь, барин, с нонешней ночи Матвей Митрич велел дворового кобеля сюда водить, заместо Турки. Своих повести — зол больно, изувечит.
В тот же вечер Сергей сказал нескольким кадетам про новую злющую собаку, которую
«А что было бы, если б старик со Степкой меня выпороли? Кабы Дорохов то увидел, как пить дать их ножом пырнул. Хорошо, все так кончилось, что можно и не вспоминать».
Последствия набега. Осип в лазарете. Греки древние и нонешние. Соперник угрожает
Однако вспомнить пришлось, и очень скоро. Через две дня Сергея окликнул подпоручик Заксель:
— Как чувствуешь себя, Iiebes Kind? И слышал, тебя постигла большая неприятность.
От такого слащавого обращения Сергея передернуло. Вот еще, «liebes Kind»! И кто говорит! Плюгавый, золотушный Ваксель, едва на полголовы его выше. Но ответил смиренно:
— Какие неприятности, господин подпоручик?
— Сказывали — тебя изловили в саду купца и крепко побили.
— Нет, побить меня не удалось, я сумел убежать.
— Ах, так? Я, право, очень радуюсь. Но не следовало и лазить. Благородный кадет не должен опасности честь подвергать.
«Откуда пронюхал? — думал Непейцын, глядя на противно виляющую спину удаляющегося Вакселя, который, как всегда, смотрел на свои башмаки. — Дорохов, Костенецкий — как могила. Из фурштадтов кто проболтался? Да Вакса и подслушает, для того по лагерю шнырит».
А наутро перед строевыми занятиями его поманил к себе командир роты и приказал сейчас явиться к полковнику Корсакову.
— Видно, нашкодил что? — сочувственно спросил капитан.
— Не могу знать…
— Не без Ваксы дело, — буркнул Кисель-Загорянский.
Полковник прохаживался по своей комнате в канцелярском флигеле. Когда Сергей вошел и вытянулся у порога, Корсаков окинул его хмурым взглядом и продолжал ходить, позванивая шпорами на лакированных ботфортах. Непейцын подумал: не зря говорят, будто летом полковник всегда не в духе от раннего подъема — генерал его каждый день с рапортом в восемь часов требует.
— По обывательским садам лазаешь? — раздался наконец вопрос.
— Было один раз, господин полковник.
— Ну вот, один! Поймали тебя однова.
— Никак нет, я и лазил всего один раз.
— Однако не отказываешься, что поймали?
— Не отказываюсь, господин полковник.
— И били, говорят.
— Никак нет, но связали и грозились побить..
— Экой страм! Верно, дали-таки горячих десяток.
— Никак нет, только грозились.
— А потом, не тронувши, отпустили? Откупился, что ли?
— Нет, убежал… Развязался, в окно караулки вылез.
— Однако насилие над тобою было учинено?