Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— У брата твоего открылась горячка, — сказал лекарь. — Молись, чтоб выжил. Вот кошелек, который под подушку прятал. Как он без памяти, то не скрали бы.
«Разиня, болван, недосмотрел!» — укорял себя Сергей.
— Где Осип простыл? — спросил Верещагин, встретив его в классном коридоре.
Непейцын рассказал.
— Не могут летом ремонтировать, бараньи лбы! — в сердцах сказал инспектор. — Не пустили в лазарет? Я узнаю, не надо ль чего.
Разговор имел явные последствия. В камору прибежал озабоченный смотритель зданий, по пятам за ним — командир роты. Кисель пушил смотрителя на все корки, после чего велено было унтерам топить еще сильнее, пока кадеты в классах, и не закрывать
Потом много дней на вопрос Сергея фельдшер отвечал:
— Плох твой брат — горит ровно в печи. Навряд встанет.
Сергей с трудом ел, едва слушал уроки даже нового учителя истории. «Неужто помрет? — думал он. — Что мне дяденька скажет?»
Наконец фельдшер встретил словами:
— Жив и, видать, на поправку пойдет.
Сергей сел на крыльцо лазаретного флигеля и заплакал. А ведь не ронял слезы лет, никак, семь, с самой истории с красными сапожками. Да уж эти последние. Скорей утереть, чтоб никто не видел… Но когда впервые впустили к Осипу и бескровное, какое-то цыплячье личико улыбнулось из-под больничного колпака, глаза опять затуманило.
— Ничего, Сережа, я теперь не помру. Есть все время хочется. Вели Ненилке ватрушек напечь сдобных, с изюмом, поджаристых.
Сергей принялся догонять класс. Новый учитель истории, что сменил ушедшего на пенсион, звался Петром Васильевичем Громеницким, происходил из духовного звания и кончил курс в Московском университете. Он говорил с ударением на «о», не особенно гладко, но умел увлечь слушателей.
Предварив, что по его науке учебников нет, Громеницкий приказал записывать за собой. Начал с истории Греции. Бегло рассказав о легендарных героях — Геракле, Язоне, Тезее, — о Троянской войне и Гомере с его поэмами, более подробно о Спарте, ее общественном и военном устройстве, затем перешел к Афинам и здесь застрял на полгода. Как понял позже Непейцын, Петр Васильевич просто пересказывал биографии, написанные Плутархом, поясняя попутно, что нужно для их понимания по части верований, политической жизни, судебных порядков, бытового уклада.
Очень скоро большинство одноклассников Сергея только и говорили о сражениях при Саламине и Платеях, называли рубль — сестерцием, копейку — драхмой, корабль — триерой, а пирожника, сидевшего у ворот корпуса, — демиургом. Если у кого отец был убит на войне, говорили, что он погиб, как отец Алкивиада; если кто хотел переубедить в чем товарища, то начинали словами Фемистокла: «Ударь, но выслушай…» Меньше времени оставалось теперь на игры, нужно было аккуратно записать множество интересных эпизодов, звучных имен и выражений, сплетавшихся в повествование, волновавшее и трогавшее подростков.
В самое время пришли эти знания, помогавшие кадетам разобраться в окружающих людях, сравнить их с высокими образцами воинской и гражданской доблести, мужественной любви к родине, к справедливости. Кто скромен и неподкупен, как Аристид, пли бескорыстен и красноречив, как Перикл? А кто «хоть разумом силен, да на руку нечист», как Фемистокл? Увлечение античной историей знаменовало переход к отрочеству.
И Громеницкий понимал свою роль.
— Помните, господа, — говорил он, — все сие не для блеска речи и показа образованности запомнить надобно, но паче для подражания, каковое возвышает душу. Вскорости перейдем к Древнему Риму, и вы увидите, что герои были у всех народов, поймете, что и русские не без таковых.
Вспоминая эти слова перед сном, Сергей думал: «Надо поставить себе закон, как Аристид, — и в шутку не допускать обмана, неправды.
За полтора месяца, проведенных в лазарете, Осип очень изменился. Он так вырос, что из рукавов торчали тощие запястья, а штаны не закрывали колени. Черты лица обрисовались тверже, глаза приобрели более холодное, мужественное выражение. Стал он иным и внутренне — разом отказался от игр, а вскоре Сергей увидел, что погасло стремление к выигрышам. Полученный от брата кошелек Осип, не раскрывая, сунул в ящик. Потом обнаружилось и еще новое — Осип перестал хныкать. Так что, когда по увлечению древними кадеты переименовали русскую телку в римскую овикулу [5] это подошло только к его негромкому голосу и неторопливым движениям. Новый Овикула совсем не был медлительным в освоении наук, не был и кроток, как Фабий Максим, — будущий знаменитый консул, чье прозвище детских лет перенесли на Осипа одноклассники. Теперь все силы, всю волю устремил он на достижение заветной цели — выйти в первые ученики, получить наградную медаль, которую по-прежнему носил Ляхов.
5
Овикула — овечка (лат.).
К этому сопернику Осип не испытывал враждебности. Стоять в списках после давно признанного классом «первача» — ладно, куда ни шло. Но еще внимательней и враждебней, чем до болезни, наблюдал он Аракчеева, просиживавшего за книгами все время, кроме еды и сна. Однако в этом соревновании у Непейцына 2-го было важное преимущество — приятная наружность. После болезни стало ясно, что этот подросток скоро превратится в красивого юношу. Стройный, с мягкими манерами, сероглазый, белолицый, он был полной противоположностью приземистого, неуклюжего, на редкость не располагавшего к себе Аракчеева, которого кадеты накрепко прозвали Аркащеем. Бывают такие черты, в которых улыбка неестественна, такие губы, которые, кажется, не могут произнести приветливое слово, такие глаза, что навряд ли засветятся когда добротой, — так выглядел Аракчеев.
Отлично понял свои преимущества и сам Осип. Когда меняли форму, из которой вырос, дал целый рубль в швальню, чтобы «пригнали» все получше. К морозам Ненила, испуганная болезнью Осипа, выстегала на пуху две легкие телогрейки-безрукавки, чтобы братья поддевали под камзолы. Но Осип отказался надеть свою.
— Первое — мне не холодно, второе — военному человеку надобно закаляться, а третье — не хочу быть неуклюжим. Подари фуфайку дурацкую хоть Аркащею своему любезному. Под кафтаном у него места много и безобразней стать не может.
— Неладно так про товарища говорить, — сказал Сергей.
— Какой он мне, к черту, товарищ!
— Такой же, как все кадеты, — возразил Сергей. — А по успехам, может, всеми нами еще командовать будет.
— Не может такая образина вышнего чина достичь.
— Думаешь, только красавчики в генералы выходят?.. Не больно хорош лицом наш генерал, а «Георгия» на шее носит.
— Сравнил навоз с гранатой!
Осипу правильнее было бы сказать, что брат любезен его сопернику. После того как защитил от Зыбина, Аракчеев относился к Сергею дружелюбнее, чем к другим кадетам. Когда отстал от класса из-за болезни Осипа, предложил свою образцовую тетрадку по арифметике и геометрии, а однажды подсунул под подушку две большие медовые коврижки — часть гостинцев, привезенных с оказией из Бежецкого уезда.