Повесть о Сергее Непейцыне

Глинка Владислав Михайлович

После его ухода Сергей, жуя в темноте пряники, раздумывал: «Хочет от души помочь, а предлагает черт знает что. И чем ему солдаты претят? Как командовать будет?»

Осужденное Осипом соседство помогало Сергею коротать время. Между боковыми стенами кузницы и карцера лежала площадка, на которой строились, уходя в караул, солдаты. По ней проводили ковать лошадей, катили колеса обозных телег, провезли генеральскую карету. А в служительской роте слышались песни, кто-то лихо играл на балалайке.

Во

второй вечер под окно приходили несколько кадетов, все ругали Вакселя и совали через решетку яблоки и булки. Потом Осип с Филей тоже принесли гостинцев.

— Ты с Дороховым виделся? — спросил Сергей.

— Как же-с, заказали поделку одну. Надеюсь им угодить.

На третий вечер пришел Ваня:

— Уезжаю, Славянин, завтра чуть свет. Не поминай лихом.

— Ты же вернешься скоро. На сколько генерал отпустил?

— На два месяца. Да разве вперед заглянешь: Может, отец дольше проболеет, а то упрошу прямо в полк определить. Ротой я сейчас скомандую. Может, на войне буду твои пушки прикрывать…

А назавтра уже прямо в карцер пожаловал сам ротмистр Мертич с пятифунтовым куском ветчины в бумажном пакете.

— Ну, кандальник, рассказывай все по порядку, — приказал он и, подстелив платок, сел на табуретку.

А когда Сергей закончил, Мертич сказал:

— Ну, выходит, по делам вору и мука.

— Я не ропщу, господин ротмистр, — сказал Непейцын, несколько смущенный, однако, таким оборотом разговора.

— Да не тебе, дурочка, а Вакселю по делам.

— Вакселю? А что с ним приключилось?

— Ты впрямь ничего не знаешь?

— Нет. Вечером Дорохов приходил, так и он ничего не знал.

— И тебе ни слова? Ах, бестия! — засмеялся Мертич. — А ведь об заклад побьюсь, никто как он руку приложил…

— Да что случилось-то?

— А то, что нонешним утром Вакса чуть в своем дерьме не захлебнулся…

И ротмистр рассказал, что аккуратный немец, живший в одном из офицерских флигелей, каждое утро перед службой ходил посидеть в некую пристройку, а нынче нежданно ухнул вместе с верхней доской деревянного рундука в яму с нечистотами. На крики подоспели денщики и вытащили утопавшего.

— Сбежался и другой народ, — закончил Мертич, — в числе коего подполковник Верещагин. Он шел с утренним рапортом и доложил происшествие генералу как старший по корпусу штаб-офицер.

— А полковник Корсаков где же?

— В отпуск отъехал, отдохнуть от трудов лагерного времени.

— Что ж генерал?

— Рассудил справедливо. Офицер для кадетов посмешищем быть не должен, а сие неизбежно, раз в нужнике купался. Пусть подаст рапорт о переводе. Да приказал расследовать причину афронта.

— Что ж узналось? — Сергей начал кое-что подозревать.

— Выловили доску, отмыли, осмотрели. Но кто ж узнает,

отчего вдруг ослабла? Может, время упасть пришло, а может, кто и помог. Я рядом живу, знаю, как Ваксель денщика своего утюжил. А вчерась, видишь, он у Корсакова в городе пировал, и мой человек говорит, будто уже затемно к денщику его приходил кто-то рослый, в кадетской епанче и малость молотком постукали…

— А денщику что ж будет теперь? — спросил Сергей.

— Да ничего. Вексель от нас уйдет, поступит денщик в служительскую роту. А про вчерашние стуки мой человек да и мы с тобой молчать станем.

Вечером, когда Филя пришел под окошко, Сергей сказал:

— А я, кажись, знаю, какую столярную работу ты для Дорохова делал. Не ту ли, что недруга моего осрамила?

На что Филя ответил из темноты веселым голосом:

— Право, невдомек, сударь, про что говорите. А Иван Семенович уже далече, их спросить не могу.

— Вот увидишь, завтра тебя выпустят, — сказал подошедший Осип. — Корсакова нет, Векселя генерал выгнал…

Но Сергей просидел весь назначенный срок. Ошибся и Мертич, полагавший, что денщик Вакселя не будет наказан. Немец сам привел его в служительскую команду. Непейцын с тоской и злобой слышал крикливый голос подпоручика, приказывавшего немедля «влепить сей скотине» сто розог, а потом стоны наказываемого — пороли тут же, перед казармой, но, когда Ваксель ушел, из карцера донесся веселый голос только что поротого, который благодарил солдат, а они отвечали:

— Что ж, мы свово дела не знаем? Немца нам не обмануть? Ставь полштофа, как сулился…

Сергей пришел в роту за неделю до начала классов, в тот день, когда кадетов переводили из лагеря. Их камору только что отремонтировали — стены, потолок, полы и жарко топленные печи заново побелили и покрасили. Когда вечером закрыли окна, воздух стал парной, тяжелый. Кровати Непейцыных стояли по-прежнему крайними, Осипа — у стенки. Вечером второго дня он сказал брату:

— Попроси завтра ротного меня на другое место перевести.

— Почему? — удивился Сергей.

— Стена под боком совсем сырая, всю ночь не согреться.

— А на твое место кого?

— Кого капитан скажет.

— Значит, я так доложу: моему брату сыро, а другому будет сухо? — спросил Сергей. — А почему кровать не отодвинул?

— Я у стенки привык. — уже плаксиво промямлил Осип.

Сергей вылез из постели, перепихнул в нее брата, отодвинул от стены его кровать и лег. Действительно, простыни, матрац — все было сырое. Стену, видно, штукатурили, да не просушили.

На этот раз Осип хныкал не от одной слезливости — он сильно простудился. Днем едва ходил, ночью бредил, а утром его взяли в лазарет. И Сергея к нему не пустили.