Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
После его ухода Сергей, жуя в темноте пряники, раздумывал: «Хочет от души помочь, а предлагает черт знает что. И чем ему солдаты претят? Как командовать будет?»
Осужденное Осипом соседство помогало Сергею коротать время. Между боковыми стенами кузницы и карцера лежала площадка, на которой строились, уходя в караул, солдаты. По ней проводили ковать лошадей, катили колеса обозных телег, провезли генеральскую карету. А в служительской роте слышались песни, кто-то лихо играл на балалайке.
Во
— Ты с Дороховым виделся? — спросил Сергей.
— Как же-с, заказали поделку одну. Надеюсь им угодить.
На третий вечер пришел Ваня:
— Уезжаю, Славянин, завтра чуть свет. Не поминай лихом.
— Ты же вернешься скоро. На сколько генерал отпустил?
— На два месяца. Да разве вперед заглянешь: Может, отец дольше проболеет, а то упрошу прямо в полк определить. Ротой я сейчас скомандую. Может, на войне буду твои пушки прикрывать…
А назавтра уже прямо в карцер пожаловал сам ротмистр Мертич с пятифунтовым куском ветчины в бумажном пакете.
— Ну, кандальник, рассказывай все по порядку, — приказал он и, подстелив платок, сел на табуретку.
А когда Сергей закончил, Мертич сказал:
— Ну, выходит, по делам вору и мука.
— Я не ропщу, господин ротмистр, — сказал Непейцын, несколько смущенный, однако, таким оборотом разговора.
— Да не тебе, дурочка, а Вакселю по делам.
— Вакселю? А что с ним приключилось?
— Ты впрямь ничего не знаешь?
— Нет. Вечером Дорохов приходил, так и он ничего не знал.
— И тебе ни слова? Ах, бестия! — засмеялся Мертич. — А ведь об заклад побьюсь, никто как он руку приложил…
— Да что случилось-то?
— А то, что нонешним утром Вакса чуть в своем дерьме не захлебнулся…
И ротмистр рассказал, что аккуратный немец, живший в одном из офицерских флигелей, каждое утро перед службой ходил посидеть в некую пристройку, а нынче нежданно ухнул вместе с верхней доской деревянного рундука в яму с нечистотами. На крики подоспели денщики и вытащили утопавшего.
— Сбежался и другой народ, — закончил Мертич, — в числе коего подполковник Верещагин. Он шел с утренним рапортом и доложил происшествие генералу как старший по корпусу штаб-офицер.
— А полковник Корсаков где же?
— В отпуск отъехал, отдохнуть от трудов лагерного времени.
— Что ж генерал?
— Рассудил справедливо. Офицер для кадетов посмешищем быть не должен, а сие неизбежно, раз в нужнике купался. Пусть подаст рапорт о переводе. Да приказал расследовать причину афронта.
— Что ж узналось? — Сергей начал кое-что подозревать.
— Выловили доску, отмыли, осмотрели. Но кто ж узнает,
— А денщику что ж будет теперь? — спросил Сергей.
— Да ничего. Вексель от нас уйдет, поступит денщик в служительскую роту. А про вчерашние стуки мой человек да и мы с тобой молчать станем.
Вечером, когда Филя пришел под окошко, Сергей сказал:
— А я, кажись, знаю, какую столярную работу ты для Дорохова делал. Не ту ли, что недруга моего осрамила?
На что Филя ответил из темноты веселым голосом:
— Право, невдомек, сударь, про что говорите. А Иван Семенович уже далече, их спросить не могу.
— Вот увидишь, завтра тебя выпустят, — сказал подошедший Осип. — Корсакова нет, Векселя генерал выгнал…
Но Сергей просидел весь назначенный срок. Ошибся и Мертич, полагавший, что денщик Вакселя не будет наказан. Немец сам привел его в служительскую команду. Непейцын с тоской и злобой слышал крикливый голос подпоручика, приказывавшего немедля «влепить сей скотине» сто розог, а потом стоны наказываемого — пороли тут же, перед казармой, но, когда Ваксель ушел, из карцера донесся веселый голос только что поротого, который благодарил солдат, а они отвечали:
— Что ж, мы свово дела не знаем? Немца нам не обмануть? Ставь полштофа, как сулился…
Сергей пришел в роту за неделю до начала классов, в тот день, когда кадетов переводили из лагеря. Их камору только что отремонтировали — стены, потолок, полы и жарко топленные печи заново побелили и покрасили. Когда вечером закрыли окна, воздух стал парной, тяжелый. Кровати Непейцыных стояли по-прежнему крайними, Осипа — у стенки. Вечером второго дня он сказал брату:
— Попроси завтра ротного меня на другое место перевести.
— Почему? — удивился Сергей.
— Стена под боком совсем сырая, всю ночь не согреться.
— А на твое место кого?
— Кого капитан скажет.
— Значит, я так доложу: моему брату сыро, а другому будет сухо? — спросил Сергей. — А почему кровать не отодвинул?
— Я у стенки привык. — уже плаксиво промямлил Осип.
Сергей вылез из постели, перепихнул в нее брата, отодвинул от стены его кровать и лег. Действительно, простыни, матрац — все было сырое. Стену, видно, штукатурили, да не просушили.
На этот раз Осип хныкал не от одной слезливости — он сильно простудился. Днем едва ходил, ночью бредил, а утром его взяли в лазарет. И Сергея к нему не пустили.